Ополченский романс
Шрифт:
Скрип крутнул головой.
– Гранату бы, – сказал Дак. – Хотя б одну.
– Гранат нет, – ответил Лесенцов. – Есть, но за ними надо возвращаться к Командиру. Потеряем время. Нам надо сделать всё сейчас же.
Дак, перегнувшись через задние сидения, поочерёдно достал из багажника автоматы.
По каким-то одному ему понятным признакам оставил себе один из “Калашей”, и сложил возле ноги три магазина, быстро оглядывая каждый – до конца ли снаряжён. Один пристегнул, дослал патрон в патронник и снова поставил автомат на предохранитель.
Лесенцов вдруг додумал прежнюю свою догадку: предложив Даку переодеться – чтобы постирать форму, в которой тот приехал, – Командир вынул наугад что-то из шкафа верхней одежды, на выбор, и тогда Дак, трогательно улыбнувшись, спросил: “…вот эту возьму, можно? Карманы хорошие…”
Уже вечерело.
Лесенцов приоткрыл свою дверь.
– Комбат, нам с тобой? – спросил Скрип.
– Нет, сидите, – сказал Лесенцов и выпрыгнул на мягкую землю.
Он подошёл к подросткам. Показал знаками, чтоб сделали музыку чуть потише.
Один из подростков, помедлив, влез в машину с правой стороны и чуть прикрутил негритянский речитатив.
– Парни, – сказал Лесенцов. – У меня есть пять тысяч гривен и пять тысяч русских рублей. Хочу девушку порадовать, за которой ухаживаю. Плачу вам за пять минут простейшей работы.
– Одна минута – тысяча гривен и тысяча руб- лей? – уточнил один из подростков.
– Ты паси: у него номера российские, и тачка дорогая… – процедил второй. – Чего ему пять штук.
– Вот деньги, – достал Лесенцов. – Могу сразу заплатить.
– Давай сразу, – сказал второй спокойно.
Лесенцов передал деньги.
– Шо хотим? – спросил взявший деньги.
– Напротив дом, двенадцать “Б”, верно?
Лесенцову в ответ кивнули, не расходуясь на слова.
– Надо подъехать вот с того, правого торца, под окна. Дождаться, когда я зайду в подъезд, досчитать до тридцати и включить вот эту песню, которая у вас играет. На полную громкость.
– Эту? – переспросил первый подросток. – Другие есть. Точно на полную?
– К Арихе приехал! – догадался второй. – Слышь, у неё парень, – с лёгкой брезгливостью сказал он Лесенцову.
– Разберусь, – ответил Лесенцов. – Только одну песню, ладно? Сколько она, минуты четыре идёт? Три? И как только песня закончится, сразу уезжаете. Вот сюда же. Или куда хотите. Подальше. А то она ругаться будет.
– Будет, – согласились с ним.
– И вот ещё, – Лесенцов достал петарды. – По- ка песня играет, взрывайте петарды. Всю пачку надо извести. Хоть по три сразу взрывайте.
У него забрали пачку и начали вертеть в руках, поочерёдно разглядывая с нарочитым пацанским скепсисом.
– Хорошие петарды, – сказал Лесенцов.
– За петарды ещё пятьсот гривен, – сказал тот же подросток, что уже взял деньги.
Лесенцов порылся в карманах и нашёл триста.
– Сойдёмся?
Ему даже не кивнули.
Лёгким шагом Лесенцов вернулся к “паджерику”, и, усевшись, оглядел своих бойцов.
Скрип спрятал автомат под безразмерной спортивной кофтой, Лютик – в белый пакет. Дак всё ещё держал “Калаш” на коленях, положив на железо спокойные руки.
– Можно закурить? – спросил Дак, указывая подбородком на пачку в подстаканнике машины.
“Он всё это время не курил, – подумал Лесенцов. – Дожидался моего возвращения. Вот выдержка у человека. А если это последняя его сигарета? А он ждал. Не взял без спроса…”
– Конечно, бери всю пачку, – ответил Лесенцов. – Лютик, как там, не явился наш пропащий немец?
– Нет, не приходил, – сказал Лютик.
Лесенцов уже медленно выруливал. Сердце его колотилось и ныло.
Притормозил возле “девятки” – там, наконец, совсем вырубили музыку, и, с третьего раза, завелись, но ещё не трогались.
Из “девятки” вышел неспешный водитель, – такой же малолетка, как и все остальные.
Он, судя по внешнему виду, спал всё это время.
Лесенцов приоткрыл окно.
– Я не понял, мне за тобой? – спросил подросток, всё ещё пытаясь разлепить слипшиеся глаза; рот у него тоже едва открывался.
Лесенцов выдохнул, успокаивая себя.
– Нет, я с левого края припаркуюсь, чтоб Ариха меня не видела. А ты – с правого, под её окнами. Потом поставь кого-нибудь из своих на угол проследить за нами. Когда мы с пацанами зайдём в подъезд – досчитай до тридцати, и врубай музыку.
– А ты со своими пацанами? – спросил водитель, и попытался заглянул в “паджерик”, облизывая губы сухим языком, с таким видом, словно его тут могли чем-то угостить.
– Да. Это артисты. Из цирка. Будем мою невесту веселить, – приветливо улыбаясь, сказал Лесенцов, и нажал кнопку поднятия стекла.
Подросток, хмыкнув, пошёл к своей машине.
– У вас тут все дети такие борзые? – спросил Лесенцов то ли Лютика, то ли Скрипа.
– Это не борзые, – ответил Скрип.
Лесенцов припарковался слева от соседнего дома, носом сразу на выезд.
Проследил, как подростки объехали здание, чтоб встать где-то с другой стороны.
Людей возле дома не было.
– Если по уму, – сказал Лесенцов, поворачивая ключ, – в нашей машине кто-то должен остаться, и не глушить её. Но по уму – не сегодня…
Они быстро повыпрыгивали из “паджерика” и скорым шагом прошли вдоль стены до крайнего, нужного им, подъезда. На углу дома уже стоял подросток и смотрел на них. Выражения его глаз в полутьме было не разглядеть. Хорошо, что первым шёл Лесенцов, у которого из оружия был только ПМ за поясом – автомат он оставил дома. Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки – и, пожалуй, это было заметным. Третьим – Лютик с пакетом, где “Калаш” едва помещался, и никак не походил ни на что, кроме “Калаша” в пакете. Как выглядел Скрип, Лесенцов даже не посмотрел.