Опоздавшие к лету
Шрифт:
– То есть – все бесполезно?
– Я бы сказал – бессмысленно.
– И в рамках этого убеждения…
– Давайте вспомним, как это началось, – предложил Дима. – Черные машины и ночные аресты. Вы, как я понимаю, к этому причастны не были… Потом – волки. Потом – окаменевшие. И дальше – как снежный ком… Страх – это великая сила.
– Хорошо. Допустим, я согласился. Что дальше? Дальше-то что?
– Перестать быть стадом. Подавить страх. Уничтожать все эти… материализации. Тогда, может быть, удастся переломить… Если не удастся – нам всем конец. У вас есть какое-нибудь оружие?
– Только «Макаров».
– А вообще в городе?
– У милиции шесть автоматов и десяток
– Вот и взялись бы – отряды самообороны, патрули по ночам… Побольше шуму. Это отгоняет страх.
– Допустим… А вы – лично вы – что намерены делать?
– А я, – усмехнулся Дима, – как всякий беспринципный интеллигент, собираюсь пойти наперекор всему тому, что только что вам говорил, и добраться до первопричины. Только не просите, чтобы я что-то объяснял. Здесь все так накручено… Впрочем, действуя в том же направлении – преодолении страха. Может быть, чуть более интенсивно, чем предлагаю вам.
– На всякий случай держите меня в курсе.
– Вряд ли это необходимо… Кстати, кто у нас сейчас власть?
– Не знаю. Я, наверное, еще Василенко, потом военком… все.
– Удрали остальные?
– Удрали. Возле барьера горкомовский «уазик» стоит, черный весь, а внутри что-то шевелится. Я не стал подходить.
– Правильно. В общем, объявляйте мобилизацию, объясните, что нужно ходить с оружием… пусть лупят во все, что подозрительное.
– Ладно, это мы обговорим.
– Главное – чтобы не жались по домам и не боялись.
– Попробуем. Вы собирались идти куда-то? – Ловяга кивнул на Димину сумку.
– Да, в школу.
– Я провожу, не возражаете?
– До школы. Там, внутри – я один.
– Разумеется…
Выпустив Ловягу в коридор, Дима присел на корточки и мелом на полу начертил пятиконечную звезду – лучом к порогу. Так его научила Леонида. Ловяга с удивлением смотрел сверху.
– Вы что – верите в это?
– Здесь и сейчас – да.
– Хм…
– Поймите же, черт возьми, – с накатившим раздражением заговорил Дима, – мы попали в ситуацию, в которой весь наш опыт – ноль, и прежние знания – ноль, и вообще здесь все абсолютно другое, а что похоже на прежнее, так оно обман… Представьте, что наш город – декорация, поставленная на другой планете, и об этой планете мы знаем только одно – тут все иначе, понимаете? Все по-другому. Непредсказуемо. И надеяться можно только… только на… – Дима замолчал. Ловяга осторожно смотрел на него, и Дима понял, что капитан боится, но еще не осознает собственного страха. Боится услышать что-то такое, что испепелит последние его надежды… – В общем, забудьте, кто вы есть, забудьте все – и смотрите так, будто видите все впервые…
– «Взглядом младенца смотрите на тени, и ошибки богов откроются вам», – сказал Ловяга. Дима сделал вид, что не обратил внимания на цитату. – С другой стороны, Дмитрий Дмитриевич, если ваши рассуждения верны… получается, мы сами себя запугиваем, и это идет по нарастающей, правильно?
– Да. Тихо! Смотрите!
Они уже спустились на первый этаж и были в шаге от входной двери. Дима помнил, что дверь хлопнула, когда выходил Оськин – пружина была очень сильной. Теперь она стояла открытой настежь, пружина растянулась; так делали иногда, чтобы проветрить подъезд: подпирали дверь кирпичом. Сейчас ее ничто не удерживало.
– Что такое? – шепотом спросил Ловяга.
– Не понимаю…
Ловяга достал пистолет, снял с предохранителя; держа стволом вверх, сделал несколько мелких шажков к двери.
– Не ходите, – сказал Дима. – Тут что-то не так.
Они стояли и смотрели в проем, слыша только
Наконец, звук копыт – неимоверно громкий – достиг высшей точки, и Дима увидел человека в черных очках, ведущего в поводу громадного коня. Конь шел, опустив голову, и при каждом его шаге вздрагивала земля. Он был неопределенной масти, Диме показалось – серо-розоватый. В седле, сгорбившись, сидел кто-то, с головой укрытый черным покрывалом. Эта процессия не могла быть в поле зрения больше трех-четырех секунд, но почему-то они все шли, и шли, и шли, и грохот копыт заполнял собою все на свете… Наконец, это кончилось. В наступающей тишине возник какой-то новый звук – рядом. Дима с усилием перевел взгляд на Ловягу. Капитан скрежетал зубами. В полумраке глаза его казались огромными.
А потом из-за открытой створки двери вышла крыса. Встав столбиком и наклонив голову, она долго и напряженно вглядывалась в сумрак подъезда. «Стреляй», – шепнул Дима. Ловягу не слушались руки. Крыса повернулась, еще раз посмотрела внимательно, словно запоминая, через плечо, и ушла. И тут же дверь с грохотом захлопнулась.
– Ключ! – клацнул Дима, и капитан его понял. Замок опломбированной квартиры сдвоенно щелкнул, Ловяга скользнул в приоткрывшуюся щель, Дима за ним. Привалившись к двери изнутри, Дима перевел дыхание. В подъезде послышался мягкий множественный шорох.
Дима крошащимся мелком нарисовал на двери звезду Давида, а на полу – пентаграмму. Не забыть взять в школе мел, этот кончается…
– Боже мой… – прошептал Ловяга. Он стоял на пороге комнаты, в которой был убит Максуд. Дима заглянул в комнату через его плечо.
Внутри мелового контура лежавшего здесь тела творилось что-то дурацкое: растущие из пола тонкие светящиеся нити, похожие на нежную плесень, дрожа, то складывались в лежащее навзничь тело с откинутой головой, и лицо его менялось, переходя от мучительного оскала к странной умиротворенности, – то вдруг тело исчезало, и появлялся кусочек городского пейзажа: угол большого дома и маленький домик, кусты и деревья, тротуар, переходящий в лестницу, неподвижные фигурки: мужчина с собакой, женщина в шляпке, мальчик на трехколесном велосипеде и тоже с собакой…
– Пошли, – Дима тронул Ловягу за плечо.
От окна он оглянулся: пятна крови в углу и кровавые буквы на стене поросли той же плесенью, и там тоже происходило какое-то движение, но фигурки были слишком мелкие, и разбираться в них было некогда. Ловяга потянулся к шпингалету, но Дима поймал его руку, подышал на стекло и пальцем изобразил на туманном пятне рунный знак «двойной лев». Стекло рассыпалось на мелкие осколки и вылетело наружу, будто с той стороны внезапно исчез воздух. С подоконника Дима спрыгнул на завалинку, а с завалинки – высокой, почти в полтора роста – на землю. Капитан последовал за ним.