Опоздавшие к лету
Шрифт:
– Ваш Корпус занят примерно тем же, – продолжал Меестерс, – хотя, с моей точки зрения, ваш подход… скажем, несколько механистичен. Надеюсь, вы понимаете, что наладить нормальное сотрудничество в наших условиях – дело нереальное. Вы, может быть, понимаете также, что этот антагонизм рационального объяснения не имеет и поддерживается, вероятно, самим предметом нашего общего интереса… – он помолчал, давая Ноэлю осознать сказанное. Потом продолжил: – Я предлагаю вам – лично вам – свое сотрудничество. В частном порядке. Минуя высшее руководство. Я понимаю, что для
Я знаю, что так оно и есть, подумал Ноэль, но я очень сомневаюсь, что мы сможем что-нибудь сделать, даже если перестанем лупить друг друга по мордам и резко объединимся. Он правильно сказал: мы слишком долго бродим по запретной зоне. И даже не в поисках выхода, а непонятно зачем…
– Чтобы вам была ясна серьезность моих предложений, – продолжал Меестерс, – я готов предоставить вам практически всю информацию, касающуюся похищения и убийства вашей сестры.
Сердце Ноэля пропустило удар.
– Я искал способ передать это досье Хаппе, – сказал Меестерс. – Тоже как знак серьезности моих намерений. Я думаю, лучшего случая мне не представится.
– Кто же… – голос внезапно сел, Ноэль закашлялся.
– Убивал Максим Крэгг. Видеозапись делал Ларс Игнацио. Командовал ими Гейнц Гроссбландер. «Летучие мыши».
– Кто заказывал музыку?
– Прямых улик нет. Можно только догадываться. Струх.
– У него уже не спросишь… и с него уже не спросишь. Что ж. Спасибо.
– Вряд ли стоит благодарить за такое… Господин Куперман, сейчас мы перевезем вас на нашу базу – и там, думаю, за сутки поставим на ноги. Христо поможет вам сесть в машину. Старайтесь не делать вообще никаких движений.
Позволяя располагать себя поудобнее в салоне какой-то просторной машины, Ноэль подумал, что так и не поблагодарил за спасение своей жизни. Ладно, подумал он, еще успею…
Машина покатила по Вокзальной, потом свернула на Амундсена. Интересно, как там мои, подумал Ноэль, следят за нами или растерялись? Должны следить… Улица Амундсена выводила на Окружное шоссе. Ага, вот выехали и прибавили скорость. У Ноэля было природное чувство маршрута – как у кошки. В любом городе, раз взглянув на карту, он мог ориентироваться, как старожил. В родном – его невозможно было запутать. Сейчас: с завязанными глазами, лежа – он мог определить свое местоположение с точностью до квартала. Даже если бы водитель попытался запутать его, кружа по переулкам, он все равно знал бы, где они находятся и куда направляются: курсограф в мозгу работал безотказно. Мутантское наследство… Каинова печать.
Сейчас будет развилка: перекрытая (не для всех) дорога в Старый порт, а если правее – шоссе на Боргос, еще правее – «лепесток», ведущий в туннель под шоссе и дальше – к деловому центру. Поедем, наверное, прямо…
Взлетный рев идущего на обгон грузовичка ударил по ушам. Тут же завизжали тормоза, покрышки, Ноэля бросило вперед, чей-то крик, стекло и железо, вонь, удары не слышны, вспышка под черепом, выстрелы: один, другой, третий… Скрежет. Тихая брань. Тишина.
Ноэль очнулся и понял, что его несут. Несут как ребенка, подхватив под спину и под колени. Скорее, скорее, торопил кто-то знакомый, и мучительная неузнаваемость голоса царапала больнее, чем настоящая боль. Потом его стали укладывать в машину, и он опять уплыл.
Вновь он пришел в себя уже в помещении. Он чувствовал, что это помещение, потому что воздух был спертый и воняло сырой человеческой грязью. И – чего-то не хватало. Чего именно – он долго не мог понять. Наконец, понял. Не было повязки на глазах. Значит, их можно открыть…
Почему-то пришел страх. Как на пороге кабинета зубного врача.
Веки просвечивали розовым.
Глаза открылись не сразу. Не с первой попытки.
Над ним был щелястый потолок из серых необработанных досок. На длинном шнуре висела голая лампочка.
Ноэль наклонил голову набок. Теперь он видел еще и стену.
Стена была из расслоившейся перепачканной красками фанеры. Листы были прибиты к каркасу из криво сколоченных горбылей. Два почерневших от времени телеграфных столба – на одном сохранились даже перекладины с изоляторами – удерживали это все на себе. На высоте выше человеческого роста между столбами висела толстая и широкая плаха, непонятно на чем держащаяся. На плаху опиралась грубая приставная лестница. Повыше плахи темнели два неровных отверстия.
Он посмотрел в другую сторону.
Здесь стена была совсем рядом, так что видны были пятна грязи на фанере и загнутые острия гвоздей, торчащие из досок. Зато здесь было окно. Заляпанные косые куски стекла, прижатые гвоздями к деревянной раме. Ноэль смотрел в это окно снизу вверх и видел только кусочек неба. В небе зияла дыра, формой похожая на головастика. Вокруг дыры голубая эмаль облупилась, выставив ржавого цвета основу.
– Очнулся, – сказал рядом голос Стаса. Ноэль перевел взгляд туда, откуда пришел голос.
Это действительно был Стас. Только мертвый. Высохшая вяленая плоть облегала кости. Лицо – нарисованное на том пергаменте, в который превратилось настоящее лицо – неподвижно улыбалось. Глаза сухо поблескивали. Кто-то другой был за этими глазами.
– Слава богу, – сказал другой голос, и другой мертвец встал рядом с первым. Джиллина. Лица у него не было, и узнал его Ноэль только по оперкостюму, сметанному из бумажной мешковины серо-синего цвета, и по голосу, высокому и нервному. – А мы уже не знали, что думать. Совершенно целый, а без реакции… Супер, ты слышишь?
– Слышу, – одними губами произнес Ноэль. – Слышу.
– Ты как, в порядке? – тревожно спросил Стас. Лицо его не переставало улыбаться.
– В порядке…
Звуки, выходящие из его губ, казались совершенно инородными окружающему. Будто невидимые пузыри отрывались и уплывали.
– Вито… где?
– Здесь Вито, здесь. Только он в сопоре. Томаш с ним возится. Говорит – многослойка. Этот Микк – молодец. Пуля в бедре, пуля между ребер – а Вито дотащил. Молодец. Ты сам-то помнишь, что с вами было?