Опоздавшие к лету

Лазарчук Андрей Геннадьевич

– Вытащить, – сказал Эрик.

– Может быть, и вытащить, – сказал полковник. – Ам, что ты думаешь?

– Пока ничего, – сказал Амадео. – Надо покрутить. Видимо, – он взял рентгенограммы, посмотрел на них, – вот тут есть блок индукционной связи… вероятно, в шлеме – парный блок и какая-то электронная начинка и, скорее всего, обеспечение связи со стационаром. Вряд ли я ошибаюсь. Ну что? – обратился он к Эрику. – Приступим?

– К чему? – спросил Эрик.

– Надо попробовать раскопать начинку вот этой вот штуковинки, – Амадео ткнул пальцем в тело паучка. – Ты не бойся, я осторожно.

– Я не боюсь, – сказал Эрик. – Который час?

– Без пятнадцати четыре, – сказал доктор. – А что?

– Не знаю, – сказал Эрик. – Давайте меня на всякий случай

к чему-нибудь привяжем.

– Не помешало бы, – сказал Амадео и огляделся в поисках подходящей мебели.

– Сейчас, – сказал доктор и вышел. Вернулся он скоро, волоча тяжелое кресло с подлокотниками.

– То, что надо, – сказал Амадео.

Эрик сел в кресло, положил руки на подлокотники, дал себя привязать жгутами из разорванной простыни. Ему было страшно, но страх был как бы внизу, по пояс, – там он бушевал и крутился, голова оставалась ясной.

Амадео принес и поставил рядом с дисплеем свой обтекаемой формы чемодан с надписью «Хелионетикс», открыл его. В крышку чемодана был вмонтирован экран, перед экраном был пульт. Бормоча что-то себе под нос, Амадео соединил свой компьютер с тем, который стоял здесь, и с телефонным гнездом. Полковник и доктор молча следили за его действиями.

– Доктор, – сказал Амадео, – еще одной простыни не найдется?

Доктор принес простыню, Амадео набросил ее на стеллаж и развернул кресло Эрика так, что он сидел теперь как бы перед киноэкраном. На уровне глаз Эрика Амадео фломастером нарисовал черный кружок.

– Постарайся смотреть только на него, – сказал он Эрику. – И говори мне все, что будешь чувствовать.

Потом он ощупал Эрику затылок, приложил к коже что-то холодное, металлическое и залепил это холодное резиновой лентой вокруг головы.

– Предвкушение чего-то приятного, – сказал Эрик. – Так уже было…

За спиной тихо попискивал компьютер, двигались люди, обменивались отрывистыми замечаниями – Эрик не прислушивался. Потом доктор и полковник вышли покурить. Эрик сидел, стараясь не напрягаться в ожидании неизвестно чего, и черный кружок то таял, то становился неправдоподобно четким, он говорил об этом, и Амадео мычал согласно. Потом позвал:

– Господа! Кушать подано!

– Та-ак… и что? – спросил, подходя, полковник, доктор тоже был где-то рядом, Эрик слышал его дыхание.

– Вот, пожалуйста, схема того, что у него внутри.

– Что-то уж слишком просто, – сказал полковник.

– Да, – сказал Амадео, – в сущности, это просто коммутатор. И вот – несколько вариантов, как могла бы выглядеть внешняя схема… два звена: вот шлем, вот – стационар… Очень просто.

– Минуточку, – сказал доктор. – А нельзя наложить эту схему на схему мозга? Хочу посмотреть, куда идут электроды.

– Попробуем, – сказал Амадео. И немного спустя: – Вот.

– Так, – сказал доктор. – Надо же… А вид сбоку можно?

– Все можно, – сказал Амадео. – Крутите как угодно.

– Ага, – сказал доктор. – Ага… – Он сопел за спиной Эрика, потом принялся что-то насвистывать.

– Ну что? – не выдержал полковник.

– Отвали, Хенрик, не мешай, – сказал доктор. – Амадео, вот этот контур все время возбужден, так?

– Да, – сказал Амадео. – Все время.

– Интересная картина, ребята, – сказал доктор. – Ну, до чертиков интересная. Знаешь, Хенрик, на них работает какой-то гений. Если бы это делал я, получилось бы втрое более громоздко. Чрезвычайно изящно сделано. Эрик, ты можешь гордиться, над тобой поработал великий талант.

– Лео… – сказал полковник, но доктор перебил его.

– Да, Хенрик, – сказал он. – Это то самое. И явно не первые опыты. Вот смотри: эти четыре электрода, по два в каждую лобную долю. При включении контура создается два очага застойного возбуждения, доли изолируются от остального мозга, это как бы временная лоботомия. Но сама кора лобных долей используется для каких-то иных… м-м… вычислительных целей. Микросхемы на живых нейронах, очень изящно. Вот эти электроды, нижние, проникают в ствол мозга и, вероятно, возбуждают тетикулярную информацию, от этого кора сначала

тормозится, а потом идет вразнос, активность мозга резко возрастает; а вот этот электрод следит за тем, чтобы она, так сказать, не перегрелась, здесь вот, как видишь, логарифмическая обратная связь. Это вот – совершенно четко – активизация центра удовольствия, а это – центр наказания. То есть при воспитании используется самый старый метод: кнут и пряник. Вот это – интеграция слуха и зрения, и – смотри, – минуя все аналоговые поля, кроме тех, искусственных, в лобных долях – связь с двигательными центрами. Реакция на звук и изображение ускоряется, наверное, на порядок. А вот это, думаю, самое интересное, здесь постоянно поддерживается очаг застойного возбуждения, это область правого миндалевидного ядра, я даже не представляю себе, что это за центр.

– Постоянно – то есть и сейчас? – спросил полковник.

– Постоянно – это и есть постоянно, – сказал доктор. – По полгода он живет с этим вот работающим контуром.

– Эрик, – сказал полковник. – Может быть, рискнем выключить?

– Да, – сказал Эрик.

– Амадео, ты сможешь?

– Порвать эту цепь? – спросил Амадео. – Конечно. Вот.

– Эрик, ты чувствуешь что-нибудь? – спросил доктор.

– Нет, – сказал Эрик. – Ничего. Кажется, кружится голова. Да, кружится. Поехало…

Это было как беззвучный многоцветный взрыв. Эрик шел по канату, висящему над широким рвом, шел совершенно свободно, покачиваясь в такт покачиваниям каната… лупили трассирующими над самой головой, он выстрелил сначала в один пулемет, потом в другой, оба замолчали, он пробежал немного по дороге и нырнул в канаву… Меестерс вел кого-то под руку и говорил: нормального солдата надо готовить для того, чтобы он мог сделать одну сотую того, что вот эти ребята могут сделать без каких-либо тренировок, вот, пожалуйста: мусорщик, студент, шофер, почтальон, слесарь – и любое задание… бежали кучно, не видя его, и он, высунувшись по пояс, пятью одиночными выстрелами положил всех пятерых, трое вообще ничего не успели понять, а двое последних пытались отстреливаться… летел на мотоцикле по разбитой кроссовой трассе… Меестерс говорил: нормальные, средние по параметрам люди, надев наш шлем, превращаются в идеальную боевую машину: сильную, умелую, быструю, самостоятельную в принятии решений… вспыхивали световые пятна и медленно гасли… оружие в руке появлялось мгновенно, и тут же звучал выстрел, Меестерс смеялся: ну, господа офицеры, двенадцать сотых секунды, кто хотел посоревноваться? – офицеры мялись… если кто-то не является к контрольному сроку, начинается следующий этап: поиски и ликвидация опоздавшего… письмо…

Эрик, – возникло откуда-то. – Эрик-эрик-эрик… – заметалось в пустоте. Да, сказал Эрик, да, сейчас. Сейчас.

– Да, – сказал он вслух.

– Что с тобой? – Над ним склонились все трое.

– Помню, – сказал он. – Помню все.

– Блокировка памяти, – сказал доктор. – Так я и думал. Ну, и?

– Запишите кто-нибудь, – сказал Эрик. – В письме было вот что: ЭРЕБУС 66 68 РАСТР РАСТР ОБСЕРВАНТ 83 ИКОНА КОН К 0000 ИСТ – с новой строки: ПЕРЕХОД ОБРЫВ РАСТР ИСТ – с новой: ПЕРЕХОД 211 00 КОММИТ АПЛАЗИЯ ЭРБ – с новой: КРУГ ФАТУМ ФАТУМ ПРОП 211 66 68 0000 ИСТ – с новой: КОНЕЦ, – это было в письме, которое я получил, я прочитал и почувствовал страх, поэтому съел письмо и сжег конверт, потом с головой стало твориться что-то странное, потом мне надо было уехать, я старался уехать, но у меня не получалось, контрольный срок – ноль часов первого июля, если есть опоздавшие, то собравшиеся начинают охоту за ними…

– Где это заведение? – спросил полковник.

– Платформа «42-й километр» – недоезжая станции Налль; оттуда еще восемь километров по дороге до военно-спортивного лагеря «Гиперборей».

– Понятно, – сказал полковник. – Знаю этот гадюшник.

– Чей он? – спросил доктор.

– Все тех же, – сказал полковник. – «Эребус», ты же слышал…

– Уже пять часов, как идет охота, – сказал доктор.

– Сначала надо добраться, – сказал полковник.

– По шоссе – часа три, – сказал доктор.