Оппоненты Европы
Шрифт:
– Я вас не понял, – ответил Дронго.
– Что с ним случилось? – перешел на английский еврокомиссар.
– Его убили, – пояснил Дронго, – и думаю, что убийца все еще находится в нашем поезде.
Он произнес эти слова негромко, чтобы его услышал только Гиттенс. Но его услышали Морзоне и Хмайн.
– Убийца еще в поезде, – громко крикнул сначала по-французски, а затем по-английски Морзоне, – убийца где-то рядом с нами, господа.
И вот тогда началась самая настоящая паника. Люди бросились бежать, опрокидывая сумки и чемоданы, толкая друг друга. Были слышны женские крики, детский плач, тяжелое дыхание мужчин. Дронго покачал головой.
– Замолчите, – резко приказал он журналисту, – не устраивайте панику в поезде.
Но было уже поздно. Кто-то дернул стоп-кран, и поезд резко затормозил. Люди начали валиться друг на друга, и общая неразбериха еще более усилилась.
Глава 4
Дронго с трудом устоял на ногах. Обернулся к еврокомиссару, который стоял рядом, держась за поручни.
– Вы видели, кто именно в него стрелял? – спросил он у Гиттенса.
– Нет, – покачал головой тот, – я сидел наверху, когда услышал женский крик. И решил спуститься сюда. Я ничего не видел.
– Он говорил по-турецки, – вспомнил Дронго, показывая на убитого, – это был турок? Как его звали?
– Вы его знали? – неприятно поразился Гиттенс. – Кто вы такой? Вам поручили его охранять?
– Нет. Я случайно оказался в вашем вагоне. Я международный эксперт-аналитик. Меня обычно называют Дронго. И я понимаю по-турецки, поэтому обратил внимание, что ваш собеседник говорил по телефону на турецком языке.
– Да, – кивнул еврокомиссар, – это представитель Турции. Месуд Саргын. Мы вместе выехали из Брюсселя и направлялись в Брюгге на нашу конференцию. И такое несчастье…
– Он спустился вниз, а вы остались на своем месте?
– Нет. Мы вместе спустились вниз, чтобы выпить еще по чашке кофе. Но в этот момент позвонил по телефону мой помощник, которому нужно было уточнить некоторые детали. И я поднялся наверх, чтобы забрать материалы по подготовке к конференции. Потом я собирался спуститься. Но услышал женский крик.
– Кто-нибудь был с вами в вагоне, когда вы туда вернулись. Я имею в виду на втором этаже.
– Я не обратил внимания, – нахмурился Гиттенс, – хотя я помню, что там была одна молодая особа, которая сидела в вагоне со своей старшей сестрой.
– А ее сестры не было?
– Нет.
– И больше никого не было?
– Следом за мной поднялся мужчина, я думаю, что он русский. Они все время спорили со своей супругой. Но когда мы входили в вагон, он, по-моему, кивнул моему турецкому другу. А может, мне только показалось. Я не уверен.
– И все?
– Кажется, да. Там были еще вы с молодой симпатичной женщиной. Но вы оба ушли куда-то вниз.
– Да, это верно. Там еще был такой высокий рыжеволосый мужчина.
– Его я знаю. Это Яан Схюрман. Известный журналист и политик из Нидерландов. Я думаю, что он тоже направляется в Брюгге на конференцию. Но его не было в вагоне.
– О чем вы тут говорите? – вмешался проводник, который пытался успокоить пассажиров. – Через восемь минут мы будем в Генте. Я уже позвонил в полицию.
– Этот господин – известный международный эксперт, – пояснил Гиттенс, – а я еврокомиссар Фредерик Гиттенс. Вот мое удостоверение. Погибший был моим хорошим знакомым и другом. Месуд Саргын. Я думаю, документы у него в кармане.
– Ничего не трогайте, – предложил проводник, – пока не прибудет полиция. И вы, господа, тоже ничего не трогайте, – предупредил он обоих журналистов, которые продолжали щелкать своими телефонами, снимая погибшего.
– Это тот самый турок, который тебя ударил, – удовлетворенно произнес Рамас Хмайн, показывая на убитого.
– Я его тоже узнал, – ухмыльнулся Морзоне, – это его Бог наказал. Не хотел отвечать на мои вопросы, теперь стал героем моего репортажа в таком виде. Вот так иногда бывает в жизни.
– Господа, помолчите, – нервно предложил еврокомиссар, – не забывайте, что вы все-таки принадлежите к великой европейской цивилизации и вести себя подобным образом… Как минимум стыдно, господа…
– А мне не стыдно, – ответил Морзоне, – этот тип считал себя умнее всех. Вот поэтому и попал в такое дерьмо. Убили в туалете, как провокатора или стукача. Он ведь не захотел даже с нами разговаривать…
– Господин журналист, – покачал головой Гиттенс, – вам никто не говорил, что вы циник?
– Миллион раз, – нагло ответил Морзоне, – ну и что? Цинизм – это самая верная форма существования в нашем мире. Разве не так? И вы, господин Дронго, не смотрите на меня с такой ненавистью. И не думайте даже подозревать меня. Решите, что если он меня ударил в вагоне, то именно я его и убил? Но это глупо. Если вспомнить всех, кто отказывал мне в интервью, то их наберется не одна тысяча…
– Не сомневаюсь, что еще больше, – холодно заметил Дронго, – учитывая вашу репутацию. Только он вас не ударил, а толкнул. Я сидел рядом и все видел. Не нужно лгать, синьор Морзоне. – Последнюю фразу он сказал по-итальянски.
– Не буду с вами спорить, – ответил Морзоне.
Проводник оттеснил журналистов от убитого. Поезд снова тронулся. Дронго увидел, как к ним протискивается рыжеволосый мужчина.
– Что там произошло? – поинтересовался Схюрман.
– Убийство, – ответил ему Гиттенс, – убили сопровождавшего меня представителя Турции. Такая трагедия.
Схюрман посмотрел в сторону убитого. Пожал плечами.
– Этого следовало ожидать, – сказал он, – ему нужна была своя охрана.
– У нас в Бельгии не убивают людей на улицах городов. Здесь вам не Ирак, господин Схюрман.
– У нас тоже не принято убивать людей в туалетах поездов, – согласился голландец, – но вспомните, сколько журналистов и политиков в Европе уже убили. Разве вам мало фактов? Это война, Гиттенс, и вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
Они говорили по-английски, и Дронго слышал их разговор. Схюрман посмотрел еще раз на убитого и отошел от них. Гиттенс что-то пробормотал – очевидно, он был недоволен этим разговором. Поезд подходил к Генту. Пассажиры, толкаясь, заспешили к выходу. Проводник встал у выхода из вагона.