Оправа для бездны
Шрифт:
– А как же ремини? – не поняла Айра.
– Ремини? – Старик поднял брови, помолчал немного, но продолжил: – Ремини отступали. Уходили, избегали, приглядывались. Ремини казалось, что если эти пришельцы так недолговечны, так коротки, то они когда-нибудь умрут сами. А они захватили треть мира и назвали его Оветтой.
– Треть мира? – не поняла Айра.
– А ты думаешь, что за Сеторскими горами земель нет? – прищурился старик. – Что за корептскими и рисскими горами только безжизненные пески? Что черные племена, которые за хеннскими степями запустынье стерегут да на Снежные пики косятся, с пустотой граничат? Велика эта земля, и не исчерпывается она одной Оветтой, только не пускают туда тамошние ремини людей. Ни для торговли, ни для какого еще интереса. Люди слишком сильны. Их короткий срок жизни и есть их сила. Они спешат и успевают. Бегут и догоняют. Поэтому все дальние земли закрыты для людей. За них ремини и на смерть пойдут.
– Тогда отчего же вы отдали баль земли вдоль речки Мглянки? – прошептала Айра.
– С баль можно иметь дело, – ответил Анхель. – Знаешь, если сеторские ремини дадут раздавить баль риссам или еще кому, сами под жернов попадут, а пока баль целы, ремини и свой срок откладывают. Да и золото было нужно нашим деревьям.
– Ты сам с собой споришь, – скривилась Айра. – Так вы перестали уступать людям или что-то еще пытаетесь выгадать? Или я должна буду думать, что вы только ради деревьев за Сеторские горы не уходите! Иначе бы не пускали в предгорья рептских рудодобытчиков!
– Выгадать? – задумался было Анхель, но потом махнул рукой и снова мелко закивал: – Именно что выгадать. Можно и так сказать. Кстати, если о выгоде говорить, то всякая зараза, всякий мор, всякая людская война должна была бы радовать круглолицых – так не выходит что-то радоваться.
– Неужели срослись корнями за тысячи лет? – усмехнулась Айра.
– Права ты, только не насчет корней, а насчет тысяч лет, – пробурчал Анхель. – В другом дело. Вся эта земля, Оветта которой только часть, может стать мертвой. И деревья наши не справляются уже с этим.
– С чем – с этим? – наклонила голову Айра, словно пыталась выведать что-то у старика. – С чем не справляются деревья?
– С Суйкой, – коротко ответил Анхель. – Тому уж тысячи лет, и за тысячи лет до Сади, Сето и Сурры нашли ремини дыру в мельнице, которой Единый миры перемалывает. В Суйке она была. И звалась глубокая долина возле нее не Проклятая падь, как теперь, а Соленая падь, потому что в сильный ветер заливом она обращалась – загонял ураган волну в нее. Там прибыток народу образовывался. Редко, раз в столетия, но из этой редкости вся Оветта людьми заполнилась. И не только людьми: кое-какое зверье в диковину для Оветты было, а теперь уж всякое родным кажется. Но не мог этот исход вечным быть. И ремини остановили его.
– Неужели дырку отыскали и камнем забили? – скривила губы Айра.
– Нет, – помахал руками Анхель. – Нет дырки в Оветте. Есть тонкость мира. Мудрейшие моего народа назвали это неотсеченной пуповиной. Правда, так и не решили, что на другом ее конце – мать нашей земли или ее же отпрыск. Так или иначе, но магия там была. Может быть, стихийная, которая у водяных источников случается, у провалов горных, в глухих чащах, но была магия. Тут и вспомнили о священном дереве мудрейшие. Вспомнили да за сотни лет и нашли способ закрыть Оветту от пришлых. Другой вопрос, что не помогло это – и без прибытка люди размножились, – но больше никто в Оветту не приходил. До Сади, Сето и Сурры. Тысячи лет никто не приходил! Уже потомки людей стали Оветту исконной родиной считать!
– И как же вам это удалось? Закрыть прореху-то? Чем деревья помогли?
– Деревья? – засмеялся Анхель. – С деревьями просто. Они ведь не скрываются от магии, они притягивают ее. Притягивают и рассеивают. А для той дыры-пуповины магия как скирский маяк для мореходов. Не будет его огонь пути указывать – побьются корабли о скалы. Считай, что деревья ремини скрывают огонь маяка, пусть даже нам ничего и не известно о нем.
– Но Сади, Сето и Сурра…
– Они пробились, – кивнул Анхель. – Видно, уж очень припекло их на том конце пуповины или и вправду сила у них была великая, но прошли они. И теперь проход вновь закрыт. Они же его и закрыли. Наглухо запечатали за собой, как им это показалось.
– Закрыт? – нахмурилась Айра. – Но почему – «показалось»?
– Закрыт, – хихикнул Анхель. – А уж насчет «показалось» – ничего не скажу. Только одно отмечу – и поймешь ты, почему я этот разговор завел. И почему тебе об этом говорю, а не Кессаа.
– Насчет Кессаа я и сама понимаю, – оборвала Айра. – Не хотела она идти, и если и пошла, то против воли своей. Ей уже пережитого хватало. Идти ей в Суйку – это словно обожженному снова в пламя кидаться!
– Порой только обожженный и может огонь пересилить, – пробормотал Анхель и добавил: – Семечко было с собой у кого-то. У Сади, Сето или Сурры, но кто-то принес в Оветту семечко. Не сразу оно проклюнулось, а как проклюнулось, не сразу в рост пошло. А уж как пошло – тут не заметить его нельзя стало, потому как корешок от этого семечка по-всякому через пуповинку-то обратно пополз, словно там деревце, с которого он упал. Там, где человек не проберется, он и протиснулся. А может, и с самого начала был этот корешок, может, и не рвался. А росточек этот долго в сухости содержался, но уж когда освободилась Суйка, то и он волю почувствовал. Вот он и сосет все, до чего дотянется. А почему с мертвых начал – так ведь их ему только и везли до недавних пор. Привык, наверное.
– А идти к нему мертвецов ножками твой росточек отчего неволит? – Айра прищурилась, хотя что-то охолодело в груди. – Не мне тебя магии, дед, учить, но ты же и сам понимаешь, что представление это лишь силу из тел высушивает.
– А представь, что этот росточек, или, как ты говоришь, зверь, – дитя неразумное.
– Возрастом в тысячи лет? – подняла брови Айра.
– И чего же ты хочешь? – развел руками Анхель. – Вот для тебя и Насьта дитя неразумное, а уж он-то, считай, в два раза тебя старше. Да если и вправду там, в другом мире, сеятельница этого ростка – так чего удивляться? Кому его воспитывать да уму учить?
– Так, значит, выстраиваешь? – опустилась в раздумья Айра. – Отчего же все-таки Кессаа этого не сказал? Она ведь, считай, с закрытыми глазами в Суйку пошла, да и зачем пошла? Чтобы в храм в центре мертвого города войти да то предсказание, что на нее повесили, с завещанием Сето сверить?
– Не мог я ей сказать, – строго произнес Анхель. – Она в родстве с тем семенем.
– Не поняла? – напряглась Айра.
– В родстве, – повторил Анхель. – Это только ремини могут чувствовать, я вот пацана твоего встретил бы не теперь, а лет через сорок, и все одно сказал бы, что твоя кровь.
– Может быть, ты теперь и мое родство к этому семени-зверьку протянешь? – сдвинула брови Айра.
– Нет, дочь Ярига, – покачал головой Анхель. – Твоего родства с ним нет. А вот корешок-то его теперь через тебя проходит. Через кровь твою. Уж и не знаю, как ты ее с волокном его смешать сумела. Сама уж думай, где проливала ее в последние месяцы.
– Что ты говоришь? – нахмурилась Айра.
– Что чувствую, то и говорю, – прошептал ремини. – А что делать, не знаю. Убьешь тебя – он или новый пробурит, или разольется от безысходности по всей нашей земле и отравит ее навсегда. А может, и в сыне твоем отзовется: кровь-то у вас общая. Возле Кессаа тоже корешок был, но она как-то иссекла его. Я это потом только понял. Да и ты, кажется, пыталась, но он теперь в плоти твоей, пока ты его снаружи не посечешь!