Оправа для бездны
Шрифт:
– Стой! – Марик оперся о древко, уставился в глаза Насьты. – Мы должны ее спасти.
– Мы все сделаем для этого, – твердо сказал ремини.
– Я обет давал! – скрипнул зубами Марик.
– При чем тут обет? – поморщился Насьта. – Вот скажи: если со мной что случится, тебя обет будет беспокоить или что-то другое? Так и с Кессаа! Эх…
– О чем она просила нас? Помнишь? – Марик устало потер виски. – Помнишь, она говорила что-то еще при слепом? Он тогда назвал срок, когда начала прибывать дрянь в проклятой пади…
Ремини задумался:
– Она сказала: «Запомни, Насьта. Полгода назад».
– И что же? – не унимался Марик.
– Откуда я знаю? – пожал плечами Насьта. – Полгода назад Кессаа вообще в поселке не было, она уходила к Сеторским горам. Притащила оттуда ступку…
Ремини осекся. Марик нащупал пест, висевший на груди, и затянул шнуровку рубахи.
– Так ты думаешь… – осторожно начал ремини.
– Ничего я не думаю, – вздохнул Марик. – Только как раз о ступке она говорила, что та ценнее даже колючки. Надеюсь, нам удалось сохранить ее важную часть. Хотя теперь и колючка не менее ценна.
Марик задумчиво погладил ножны.
– И что же теперь делать? – Ремини озадаченно переминался с ноги на ногу. – Выходит, не только Кессаа нужно найти, но и самим в целости до нее добраться?
– Ты и вправду колдун? – спросил Марик.
– Немного, – развел руками Насьта. – Анхель только начал меня учить.
– А много и не потребуется, – сказал Марик и двинулся в сторону приблизившегося стука топоров.
Лесоруб-корепт, рубивший больной лес у Суйки по оброку для скирского конга, так и не вспомнил, кто выбрался из чащи, что за вопросы ему задавали и что он ответил. В памяти осталась только тонкая мелодия, словно выбравшаяся из соснового бурелома, да ощущение чего-то важного, но ускользнувшего навсегда. Впрочем, до ускользнувшего ли ему было, когда в давно уже пустом кошеле вдруг обнаружилась полновесная серебряная монета! Где были его глаза раньше? Неужели именно сегодня он снова вспомнит вкус цветочного вина?
Сотник тана Геба Дамп всякого навидался за прожитые полвека. Удивить его было трудно, но, когда у входа в лагерь черной тысячи, набранной из тех беженцев, которые не только могли держать в руках мечи, но и мечтали об этом, появилась странная парочка, он лично вышел на нее посмотреть. Светловолосый юнец, шириной плеч с которым могли сравниться только лучшие гвардейцы самого конга, и коротышка с толстыми щеками, похожий то ли на северного дучь, то ли на заречных ремини, просились на службу. У них не было с собой ярлыков, но рассказ казался весьма убедительным – особенно после того, как юнец признался, что он баль, а коротышка подтвердил реминьскую кровь. И о дороге от Подгорки через хребты до Омасса Дамп слышал, хотя и не мог понять, отчего странная парочка не нанялась на скирские галеры и выбрала столь тяжелый путь. Правда, рассказ о случайной ссоре с ночными хозяевами Ройты не походил на ложь, но, с другой стороны, какая ему, Дампу, разница, отчего двое недоумков, вместо того чтобы отсидеться в укромном месте, пытаются попасть в самое пекло страшной войны? Зачем им говорить, что для того и создается черная тысяча, чтобы затыкать ею раны и прорехи в обороне Скира? Зачем их пугать, что хенны могут взять борскую стену, могут – иначе отчего бы укреплялись стены замков от Борки до самого Скира? Нет, тут вопросов задавать вовсе не следовало: в бою испытываются члены черной тысячи – там уж ни лжи не останется, ни обмана. Всякий в бою самим собой становится. А уж что касалось прочих испытаний, тут и затягивать нечего было. Коротышка показал себя неплохим мечником, хотя клинок у него был короткий, но крутился он с ним быстро и ни разу не попался под удар трех десятников Дампа, которые испытывали его с помощью тяжелых жердей, зато уж лучником он оказался отличным. Никто из черной тысячи Дампа не мог и на десятую с ним сравниться. Окончательно добило сотника, когда ремини выпустил стрелу над головой, затем одну за другой послал три стрелы точно в цель и после этого поймал возвращающуюся вниз стрелу вроде бы неуклюжей ручкой и запустил ее в центр мишени вслед за тремя предыдущими. А ведь до мишени было отмерено пятьдесят широких шагов!
После этого представления, на которое собрались чуть ли не все сотники и десятники тысячи, Дамп ничего особенного не ждал от юнца. Ну и что, что плечи широки: кому, как не старому воину, знать, что побеждает не крупный, а быстрый, не твердый, а гибкий, не тяжелый, а легкий. Тем более и оружие у юнца было странным – дешевый меч с паленой рукоятью за спиной, то ли нож-тесак, то ли меч-лепесток на поясе и странная крашеная палка в руке. Но после того как сначала трое, потом пятеро, а за ними уж и семеро десятников не смогли ни разу достать жердями юнца, Дамп даже поднялся со скамьи и подошел ближе. Парень со странным именем Марик защищался только с помощью палки. Отбивал жерди, цеплял нападавших за ноги, постукивал их по пальцам, заставляя ронять деревянное оружие, но никого не калечил, словно владел не только своим телом и оружием, но и телами и оружием противников! К тому же вскоре лица его соперников начал заливать пот, а Марик продолжал посмеиваться и щурить голубые глаза. Когда же десятники Дампа в недоумении, потирая отбитые пальцы, отошли в сторону, Дамп махнул рукой в сторону нескольких подошедших ветеранов, с которыми когда-то ходил и на баль, и приказал обнажить мечи. Их оказалось восемь против одного юнца. И каждый из воинов явно стоил восьмерых подобных юнцов.
Восемь клинков взмыли в воздух и медленно закружились вокруг прикусившего губу парня. «Марик», – с интересом повторил его имя Дамп, когда юнец вдруг вытащил странный короткий меч и насадил его на свою палку. И вот с этой получившейся то ли секирой, то ли глевией, подобной которой Дамп никогда не видел, он сделал всего лишь несколько движений, переступил с ноги на ногу, плавно обозначил горизонт, как ветераны дружно остановились. Схватка потеряла смысл.
– Эй! – прохрипел в наступившей тишине Дамп. – Поставить на довольствие!
Глава 3
Крючница
Две недели Хайта присматривалась к Айре. Пристальных взглядов не бросала, ни о чем не заговаривала, а только словно к дыханию прислушивалась да прикоснуться норовила тонкими сухими пальцами. То руки касалась, то ловила, пока повозка тряслась по лесным дорогам, край рукава и теребила его в пальцах. Разговоры начались после храма Сето, к которому Хайта повозку не правила, но остановилась напротив. Деревенька у храма была выжжена дотла, а уже знакомые Айре холодные стены здания теперь и вовсе казались безжизненными. Вдобавок со всех сторон храм окружала двойная полоса плетня. На взгорке за храмом стояли латаные-перелатаные шатры и мелькали крохотные фигурки воинов.
– Рисское воинство, – проскрипела Хайта. – Не свое: свое-то, если оно у них и есть, маги Суррары в собственном королевстве, или как оно там у них называется, держат. Боятся хеннов. И правильно боятся. Рано или поздно сдерут степные воины золото с их храмов. А это так – недобитки радучские, кринские, етисские и прочие. А вокруг храма – течень. Слышала о такой мерзости? Словно трясина! Хоть на твердом месте, хоть на болоте, но засасывает так, что и пикнуть не успеешь, только тряпье остается, и то не всегда!
– Почему же хенны терпят… недобитков? – спросила Айра, вспомнив о том лагере риссов, что обнаружила в лесу.
– Так замирились мы с риссами! – усмехнулась Хайта. – На время замирились. А недобитки эти все-таки не такие уж плохие воины. Изрядно полегло хеннов на их землях. На борские стены они, конечно, не пойдут, но вот на проклятый город, на Суйку, о которой много говорят у нас, почему нет?
– Числом будут город умерших брать? – Айра хлебнула душистой похлебки, которую Хайта ловко приготовила из каких-то невзрачных корешков. – Но почему тогда эти воины, чьи семьи вырезаны хеннами, чьи дома сожжены хеннами, почему они живут в этих шатрах, словно им нет до хеннов никакого дела? Разве могло быть подобное в степи?
– В степи? – Хайта облизала ложку и сунула ее в потертую сумку. – Неплохие рабы получаются и из хеннов. Знаешь, почему степные собаки хеннов самые злые? Знаешь, почему они не боятся боли? Едва у щенка открываются глаза, ему отрубают уши и хвост. Если зарычит – бросают в стаю, а запищит – голову рубят. И бьют до того возраста, когда он станет настоящим псом. Много поколений. Выживают только те, которые рычат. Постепенно так и вывелся хеннский степной пес, который не боится ни одного зверя, а вдвоем-втроем может взять даже серого медведя. Но если бы хенны оставляли всех щенков – вместо гордого и злого зверя у каждого шатра бегала бы кудлатая мусорная собачка. Так и с людьми. Куда правишь – туда и пойдут. Главное, чтобы цепь была крепкой. А у риссов, говорят, цепи прочнее стали!