Опрокинутый мир (сборник)
Шрифт:
Прежде всего Амелия взялась за истолкование письменного языка марсиан — тех немногочисленных вывесок, которые встречались нам в городе.
Вывески и в самом деле можно было пересчитать по пальцам. Какие-то надписи красовались у каждого выхода из города, какие-то слова были выведены на бортах отдельных многоногих экипажей. И тут Амелия сразу же столкнулась с серьезными трудностями, ибо, по ее наблюдениям, ни один знак в этих надписях ни разу не повторялся. Хуже того, марсиане, судя по всему, пользовались для своих вывесок шрифтами разного рисунка, и в результате Амелия так
Тогда она обратила свое внимание на устную речь, но трудностей и тут не убавилось. Главная из них состояла в множественности интонаций. Даже если отвлечься от того, что голосовые связки марсиан были настроены на тон, гораздо более высокий, чем привычно для земного слуха (оставшись наедине, мы с Амелией неоднократно пытались воспроизвести этот тон, но достигали лишь комического эффекта), — живая речь изобиловала множеством интонационных тонкостей и оттенков. Иногда марсианский выговор звучал по земным представлениям очень жестко, а то и просто неприятно, иногда становился несравнимо музыкальнее и мягче. Одни марсиане говорили с каким-то сложным присвистыванием, другие затягивали гласные и подчеркивали взрывные согласные.
Еще в большей степени задача осложнялась тем, что марсиане, все без исключения, сопровождали свою речь замысловатыми движениями рук и головы, и в довершение наших бед обращались к различным собеседникам в разном интонационном ключе. Что же касается рабов, то они, как нам казалось, говорили на особом, отличном от горожан диалекте.
Пять-шесть дней безуспешных стараний привели Амелию к печальному выводу, что сложность языка (или языков) превосходит ее способности. Тем не менее до самой последней минуты, проведенной нами вместе в Городе Запустения, она не оставляла попыток классифицировать отдельные звуки, и я искренне восхищался ее упорством.
Впрочем, был в обиходе марсиан один звук, в значении которого сомневаться не приходилось. Звук этот — общий для всех языков, для всех рас Земли; тот же смысл он, как выяснилось, имел и на Марсе. Вскоре нам предстояло услышать его не один, а много раз — жуткий, неудержимый вопль ужаса.
9
Мы прожили в Городе Запустения недели две, когда разразилась эпидемия. Сперва мы оставались в неведении, что случилось, хотя и замечали некоторые признаки надвигающейся беды, не понимая ее причины. Например, как-то вечером нам показалось, что в столовой меньше марсиан, чем обычно, но мы уже настолько притерпелись к странностям чужого мира, что ни один из нас не усмотрел в этом ничего плохого.
На следующий день мы стали свидетелями выстрела снежной пушки (так мы ее окрестили), и она приковала к себе все наше внимание без остатка. Однако к концу того периода, когда на город с утра до вечера падал снег, уже никто не смог бы усомниться, что жизнь серьезно разладилась. Мы видели на улицах нескольких мертвых или впавших в беспамятство марсиан, а визит в одну из соседних спален подтвердил, что многие ее обитатели больны. Даже неутомимая деятельность экипажей претерпела явные изменения: во-первых, их стало меньше, а,
Надо ли говорить, что, как только мы с Амелией полностью осознали характер происходящего, мы постарались держаться подальше от обитаемых кварталов города. К счастью, никто из нас не обнаружил никаких симптомов болезни; насморк, возникший как следствие простуды, продолжался у меня чуть дольше, чем дома, но и только.
В Амелии пробудился дремлющий в каждой женщине инстинкт сострадания, совесть склоняла ее немедля отправиться на помощь страждущим, но поступить так было бы в высшей степени неразумно. Мы постарались всячески обособить себя от нового несчастья, и жили надеждой, что болезнь скоро пройдет.
Видимо, зараза оказалась все же не слишком стойкой. Правда, переболел чуть ли не каждый второй, а однажды мы прикинули число тел, погруженных в многоногий экипаж, и поняли, что погибших тоже не мало. Но дней через пять жизнь постепенно возвратилась в обычную колею. Если и произошла какая-то перемена, то лишь единственная; всеобщая скорбь стала еще более глубокой, и мы впервые почувствовали, что у марсиан есть на то весомые основания: в городе, и раньше малонаселенном, стало, увы, еще меньше народу, однако экипажи вернулись к нормальному патрулированию и перевозке грузов, и мертвые на улицах больше не попадались.
И вот тогда-то, когда мы совсем уверили себя, что все вошло в норму, настала ночь зеленых взрывов.
Глава Х. Нашествие
1
Я проснулся с первым же взрывом, но, еще не стряхнув с себя сон, решил, что это опять стреляет снежная пушка. За те несколько ночей, что она действовала, мы уже успели привыкнуть к толчкам и отдаленному грохоту. Но звук, который разбудил меня, казался иным.
— Эдуард!
— Я не сплю, — откликнулся я. — Что, снова пушка?
— Нет, это что-то другое. И, кроме того, была вспышка. Осветило всю комнату.
Я промолчал, так как усвоил, что всякие догадки о событиях, свидетелями которых мы здесь становимся, обречены на провал. Прошло минут пять, город оставался недвижим.
— Мало ли что бывает, — сказал я. — Давайте спать.
— Слушайте!..
Где-то вдалеке по спящему городу, зловеще завывая, пронесся патрульный экипаж. Мгновением позже мы услышали второй экипаж — этот промчался ближе, всего в нескольких кварталах от нашего укрытия.
И тут комнату на миг залил ослепительный, мертвенно-зеленый свет. Он выхватил из мрака Амелию, которая сидела в гамаке, завернувшись в перинку. Через секунду-другую до нас долетел взрыв — он произошел где-то за городом, но сила его была чудовищной.
Амелия выбралась из гамака, как обычно, не без труда, и направилась к ближайшему окну.
— Видно что-нибудь?
— По-моему, где-то пожар, — ответила она. — Трудно сказать наверное. Кажется, что-то горит зеленым пламенем.
Я тоже собрался встать, желая взглянуть на необычный пожар своими глазами, но Амелия остановила меня.