Опрометчивое пари
Шрифт:
Судья прислушается к вашим словам, я это твердо знаю.
— Вы знаете мой телефон, Бернард. Телефонная служба всегда может меня найти. Не стесняйтесь, звоните мне в выходные, если я вам буду нужна. Если у вас снова возникнет идея отправиться в бар, пожалуйста, сначала позвоните мне.
— Обещаю, доктор Хоукинс.
Санди проводила неуверенно шагающего Бернарда встревоженно потемневшими глазами.
— Эй, — негромко окликнул ее Дэмион, — почему ты так встревожилась? Он, наверное, отделается выговором и штрафом. Ну, в самом худшем случае отсидит несколько недель. Тюрьмы в Лос-Анджелесе
Санди с явным усилием взяла себя в руки и села в машину.
— Для Бернарда это было бы трагедией, — ответила она. Голос ее дрожал — Дэмион еще никогда не слышал, чтобы в нем звучало столько эмоций. — Когда он выйдет из тюрьмы, его отклонения в поведении закрепятся, а не уменьшатся. Вероятность того, что он станет ходить по барам и приставать к посетителям, не уменьшится, а только возрастет.
— А как ты пытаешься его лечить? — спросил Дэмион с неподдельным интересом. — Каков первый шаг? Убедить его носить мужскую одежду?
— Нет. Убедить Бернарда поменять одежду совершенно невозможно. Его наряд — это его защита от общества, которое кажется ему слишком страшным. В ходе лечения я могу только убедить его, что существуют люди, которым он может доверять. Ему надо понять, что он может найти настоящих друзей, друзей, которые придут к нему на помощь в трудную минуту. Когда у него появится достаточно уверенности, чтобы вступить в постоянные отношения с другими, пусть даже эти отношения не будут иметь сексуального характера, тогда он перестанет приставать к незнакомым людям. Гораздо позднее, если нам очень повезет, он может набраться достаточно храбрости, чтобы отказаться от своего маскарада. Но я приучила себя не надеяться на слишком большие успехи.
Они очень мало разговаривали по дороге в больницу. Санди явно была поглощена своими мыслями, а Дэмион не хотел нарушать молчания. Увидев Санди в ее профессиональном качестве, он взглянул на нее совершенно новыми глазами. Его еще сильнее заинтриговал контраст между ее внешней сдержанностью и той щедростью и любовью к людям, которые выражались в ее работе. Более нелепого создания, чем Бернард, Дэмион еще не встречал, и тем не менее Санди принимала его без тени презрения или нетерпимости. Она реагировала на него просто как на человека, которому нужна ее профессиональная помощь. Бернард явно рассчитывал получить от Санди только сочувствие и понимание — и именно это она ему давала. Дэмион обнаружил, что как это ни абсурдно, но он завидует Бернарду.
В больнице они увидели, что Габриэла бледна и под глазами у нее залегли темные тени, но при этом она мало походила на женщину, которая совсем недавно перенесла серьезную операцию. Она объявила, что доктор Мэтьюс намерен выписать ее из больницы дня через три и что она надеется начать сниматься через три недели, точно в назначенный срок.
Дэмион преподнес подарок, который он для нее привез: дивный пеньюар из шелка цвета персика, отделанный перьями марабу. Габриэла милостиво его поблагодарила и позволила Санди набросить его себе на плечи. На фоне нежной ткани ее лицо казалось особенно бледным.
Явилась младшая медсестра с подносом, на котором принесла Габриэле обед, и больная брезгливо поморщилась.
— Дорогие мои, можете уходить, — сказала она. — У меня не будет сил с вами разговаривать, даже если вы останетесь. Эти драконы в обличье медсестер будут висеть у меня над душой, пока я не съем все отвратительные смеси с этого подноса. — Габриэла приподняла тарелочку с чем-то желтым и желеобразным. — И они делают вид, что вот это — еда! — объявила она с почти прежним своим воодушевлением.
Дэмион улыбнулся.
— Но это действительно еда, Габриэла. Это — заварной крем.
Та театрально содрогнулась.
— Им мало, что они чуть меня не убили во время операции. Теперь я еще должна есть заварной крем! Иногда мне кажется, что моим мучениям не будет конца.
— У тебя тут еще клубничное желе, — попыталась утешить ее Санди. — И чашка куриного бульона.
Ее мать не снизошла до ответа.
— До свидания, дорогие мои. Идите, поешьте чего-нибудь вкусного, чтобы я хотя бы могла представлять себе, как вы двое получаете удовольствие от еды, пусть даже я должна страдать.
Как только они оказались в лифте, Санди улыбнулась Дэмиону.
— По-моему, она пошла на поправку. А как тебе кажется?
— Да, мне определенно так показалось. Эти театральные манеры — обычное состояние Габриэлы.
— Интересно, почему ей так не терпелось от нас избавиться, — вслух подумала Санди.
— Тебе бы следовало знать, насколько невозможно предугадать, что взбредет Габриэле в голову, — со смехом ответил Дэмион.
Мгновение он колебался, хоть и понимал, что его неуверенность — ничем не оправданная глупость. Он с самого начала намеревался пригласить Санди провести вечер с ним, и не случилось ничего, что заставило бы его передумать. Наоборот.
— Не хочешь поехать поужинать у меня? — предложил Дэмион. — Я собирался готовить блинчики с мясом по-мексикански. Могу гарантировать, что лучше моего рецепта нет во всех Штатах.
— Ну разве можно отказаться от такого предложения?
Это была не ее обычная вежливая улыбка, а та, искренняя и чарующая, которую он видел слишком редко. Он уставился на ее губы, охваченный жадным желанием поцеловать Санди.
Острота собственного желания была ему неприятна, и, ведя ее к машине, он хмурился. Эта его одержимость с каждой минутой становится все нелепее. Чем скорее он уложит ее к себе в постель и займется с нею любовью, тем быстрее избавится от своей зацикленности и сможет перейти к более важным делам. Он пообещал Ричарду Хоукинсу, что прочтет два сценария, а сам до сих пор не заглянул еще ни в один. Когда женщина начинает мешать думать о работе, пора предпринять что-то серьезное.
Он отпер дверь квартиры и провел Санди на кухню. Нэнси, его домоправительница, оставила записку на кухонном столике: если ему что-то понадобится, то она у себя в комнате.
Дэмион скатал записку в комок и швырнул его в мусорную корзину. Пусть Нэнси отдыхает. Он с изумлением обнаружил, что по-мальчишески нетерпеливо предвкушает, как удивит Санди своим кулинарным талантом.
— Садись, — пригласил он ее, указывая на мягкую табуретку, стоявшую у стойки, которая отделяла собственно кухню от столовой. — Что тебе налить?