Оптимисты

Миллер Эндрю Д.

— Боялся, что ты не появишься, — сказал Дефо, запирая дверь.

— Ну, ты же меня знаешь, — примирительно ответил Сильвермен.

Они стояли в билетном зале — арки, стрельчатые окна, высокие стены из тесаного камня, сводчатая крыша. Приглушенное на ночные часы освещение. Казалось, в мрачном, как все безлюдные общественные помещения, зале вот-вот появится труппа актеров. Клему неожиданно вспомнилась картина в офисе врача в «Итаке» — рыжеволосая девушка на муле. Вот здесь она была бы на месте, призрачная фея, наблюдающая за ними из зыбкой тени под аркой.

— Дефо и его дядя работают здесь через день, — объяснил Сильвермен, — Это Дефо рассказал мне о людях, к которым мы сейчас направляемся.

Верно, Дефо?

— Верно, — сказал Дефо, поглаживая натертую жестким воротником красную полоску на шее.

— Но надо вести себя очень осторожно, — сказал Сильвермен, — Имеются организации, которым это абсолютно не понравится. Абсолютно.

По лестнице они спустились вниз к небольшому пассажу. Киоск напитков, булочная, ларьки, торгующие сувенирами и газетами. Между цветочным магазином и банкоматом была крашеная дверь, верхний край которой доходил Клему до пояса. Взглянув на Сильвермена, Дефо постучал в нее ключом. Они подождали. Дефо опять постучал. С другой стороны раздался звук отодвигаемых предметов.

— Мы до сих пор не знаем, как они сюда попали, — сказал Сильвермен. — Может быть, с рельс удалось как-то пробраться. Тут настоящий лабиринт. Береги голову.

Клем низко пригнулся и, неуклюже шаркая, начал двигаться в темноту. Сильвермен шел за ним. Дефо остался охранять вход, а может, решил, что его похожая на полицейскую форма может вызвать панику. Потолок помещения — наверное, раньше это был склад, не позволял распрямиться. Вдоль одной стены, прислонившись спиной и подобрав колени, сидели четверо мужчин и три женщины. Сильвермен обменялся с ними рукопожатиями. Одна из женщин, в повязанном на голове красном или коричневом шарфе, попыталась прижать его руку к губам, но он мягко отодвинул ее.

— Ну, ну, — сказал он. — Я не епископ.

Он начал распаковывать еду.

— Откуда они? — помогая ему, шепотом спросил Клем.

— Скорее всего, молдаване. Или румыны. А может, цыгане. Всего два-три слова по-английски знают. Документов, естественно, нет. Денег тоже.

— А убежища они попросить не могут?

— Насколько я понимаю, они уже пытались один раз, и их посадили на самолет обратно в Кишинев — они попрошайничали где-то и попались в лапы то ли менту, то ли городскому чиновнику. Кто знает?

— Им здесь легче пристроиться, чем в Штатах?

— Честно говоря, — сказал Сильвермен, — мне кажется, они думают, что они именно в Штатах.

Мужчины были худощавы, в белых рубашках и дешевых костюмах. Женщины — в национальной одежде, напоминающей наряды крестьянок в фильмах про Дракулу. Клем раздал им булочки и стаканчики с супом. Они бормотали слова благодарности. Ему было их жаль.

— Ночью им можно выбираться на часок ноги размять, — сказал Сильвермен, тихонько барабаня в еще более крошечную дверцу в другом конце комнаты, — В туалет сходить здесь, на вокзале. Я подыскиваю им юриста. Когда все будет готово, мы вытащим их отсюда. Сделаем их канадцами.

Крошечная дверца распахнулась. Из нее показалось и уставилось на них, моргая, длинное, желтоватого оттенка лицо.

— Buenas tardes [29] ,— сказал Сильвермен.

— Buenas tardes, se~nor, — ответил мужчина.

— Бывший гватемалец, — сказал Сильвермен Клему. — У них по приезде, если можешь представить, еще меньше с собой было. Эти добрые люди уступили им часть жилья.

Как бы в подтверждение его слов один из молдаван или румын приветливо помахал гватемальцу и, с усилием разгибая затекшую спину, начал передавать ему остатки еды. Клем опустился на колени у двери — больше похожей на люк, чем на дверь, — и заглянул внутрь. Вокруг единственной лампы,

как на картине в стиле кьяроскуро [30] , расположились мужчина и две печальные женщины; поприветствовав его кивком, они принялись за ужин. За ними в устроенной из картонных ящиков кроватке лежал четырех- или пятилетний ребенок и сосал кусок хлеба; блестящие равнодушные глаза уставились на Клема.

29

Добрый вечер (исп.).

30

Кьяроскуро(Chiaroscuro, ит.) — светотень, градации светлого и темного (свет, тень, полутень, рефлекс, блик), позволяющие воспринимать объем фигуры или предмета и окружающую их световоздушную среду. Является одним из средств композиционного построения и выражения замысла произведения. Один из первых мастеров этого стиля — Леонардо да Винчи. Развитие — в работах Рембрандта, Рубенса, Веласкеса, Караваджо.

— Это не их ребенок, — глухим от волнения голосом произнес Сильвермен.

— Не их?

— Малыш, видимо, отбился в пути от родителей. Но они заботятся о нем, как о своем собственном.

Повозившись, ребенок вытащил из-под одеяла жестянку, старую банку из-под сухого молока или кофе, найденную где-нибудь в станционном мусоре. В крышке острым предметом была пробита дырка. Странным, вялым жестом мальчик помахал Клему.

— Иди, — подтолкнул Сильвермен. — Ты такого еще не видел.

На четвереньках Клем залез внутрь. Давая ему дорогу, взрослые отодвинулись в сторону. Женщины улыбнулись.

— Ноlа [31] ,— сказал ребенку Клем.

— Mira,— прошептал мальчик. Тонкими пальчиками он пытался открыть жестянку.

Клем вытащил из кармана монету, канадский доллар, и слегка поддел крышку; мальчик открыл коробку. Сначала из-за темноты было невозможно рассмотреть, что внутри (во мраке коробки что-то шевелилось), но кто-то приподнял за спиной Клема лампу, и свет выхватил голые мордочки двух облезлых мышей — этих живучих полуслепых, питающихся золой и мусором паразитов Клему часто приходилось видеть копошащимися на рельсах лондонской подземки.

31

Привет (исп.).

— Son mos, — сообщил мальчик, глядя на них со смесью любви и беспощадности, как маленький диктатор, улыбающийся толпе с балкона своего дворца.

Он бросил внутрь несколько хлебных крошек, затем быстро опустил крышку на место и засунул банку обратно в темные недра одеяла.

Клем не мог развернуться, не помешав остальным. Он поблагодарил мальчика, и секунду-другую они пристально смотрели друг на друга; затем, опустив голову, Клем начал медленно пятиться задом к выходу.

12

Он проспал лишь несколько часов и, проснувшись, обнаружил, что лежит одетый поверх покрывала, перерезанный пополам солнечным лучом. Ему снился какой-то беспорядочный сон. Он сам, пробирающийся среди мусорных куч. Комната. Станционный зал. Сильвермен? Да, Сильвермен, гватемальцы, от двери смотрел на него мальчик (на этот раз — огромными влажными глазами погибающего олененка из мультфильма). Сильвермен напирал на дверь епископским посохом и кричал: «Так велено!» — или: — «Приказы не обсуждают!» Тревожный, нелепый сон.