Оптимисты
Шрифт:
Кирсти Шнайдер позвонила в четверть второго. Ей удалось связаться со знакомой в «Де Морган».
— Эльза думает, что его скоро опять заберут, — сказала она.
— Как скоро?
— Недели через две, может, даже раньше.
— А адрес его у нее есть?
— Боюсь, что нет. Но она дала мне номер женщины, у которой он может быть. Есть у тебя ручка? Ее зовут Лоренсия Карамера, родственница Рузинданы. Двоюродная сестра или племянница, я точно не знаю. Работает в одной из парламентских организаций — ФИА называется. Их офис на рю дю Скептр, прямо напротив здания Европейского союза.
Она продиктовала номер. Клем записал его крупными цифрами на лежащем перед ним листе бумаги.
— Ты знаешь место под названием Матонге? — спросил он.
— Это африканский квартал, — ответила она. — Около авеню Луизы. Называется
Клем поблагодарил ее.
— Желаю удачи, — сказала она, — что бы ты ни затевал.
Когда она повесила трубку, он сидел какое-то время, глядя на лежащий перед ним лист бумаги. Раньше контакты с подобными людьми всегда устанавливал кто-нибудь другой — Фейси, Джентеллини, Кини, Сильвермен; ему и в голову не приходило, что для этого требуется какое-то особое умение.
Он опять поднял трубку, набрал код Бельгии, затем номер. Ответившая женщина сообщила, что Лоренсия Карамера еще не пришла с обеда. Клем оставил свое имя и номер телефона, затем пошел в банк на Ноттинг-Хилл и выписал на свое имя чек на четыреста фунтов. Он не помнил, сколько у него оставалось денег и были ли они вообще, но в банке была очередь, а кассирша хорошо знала его в лицо. Перелистывая купюры указательным пальцем с надетым на него грязноватым резиновым наперстком, она отсчитала ему пачку двадцаток. У другого окошка он поменял сотню фунтов на бельгийские франки, потом пошел в дешевое туристическое агентство на Куинсвей и купил билет Лондон — Брюссель — Лондон на рейс, отбывающий следующим утром в десять.
Домой он вернулся около четырех. Никто не звонил. Выпив стакан воды из-под крана, он нажал на телефоне кнопку повторного набора. Ему опять ответила женщина, на этот раз — другая.
— Меня зовут Гласс, — сказал он. — Я уже звонил вам. Мне нужно поговорить с Лоренсией Карамерой.
— О чем вы хотите с ней поговорить? — спросила женщина.
— Вы — Лоренсия Карамера?
Она медлила с ответом; Клем чувствовал, что ей хочется, не называя себя, выяснить о нем как можно больше, но, ничего не придумав, будучи, по всей видимости, такой же, как и он, неопытной в увертках и отговорках, она ответила утвердительно и повторила свой вопрос.
— Я ищу Сильвестра Рузиндану, — сказал Клем.
— Никогда о таком не слышала, — сказала она.
— Бывший бургомистр Н***, разыскивается Международным трибуналом по обвинению в соучастии в геноциде. Насколько мне известно, он ваш родственник.
— Известно? Откуда вам известно? — возмутился голос.
— Я хочу его видеть, — сказал Клем. — Мне нужно с ним встретиться.
— Кто вы такой?
— Я уже назвал вам свое имя.
— Вы журналист?
— Я хочу установить правду.
— Вы ошиблись, — сказала она, — Мне нечего вам сказать. Понимаете? Нечего.
Она отключилась.
В ванной Клем закрыл лампочку для бритья красной полиэтиленовой пленкой, расставил ванночки с реагентами, включил увеличитель и напечатал снимки с негативов, которые хранил в черной папке на полке. Промыв отпечатки, он развесил их сушиться и пошел в спальню. Там он раскрыл привезенный из Колкомба чемодан, выбросил из него в угол комнаты грязное белье и упаковал портфель, который брал с собой в Канаду, потом положил портфель, паспорт и билеты на самолет у входной двери. Еще раз набрал Сильвермена, но телефон опять оказался выключенным (может, потерян? Украден?). Клем совсем было собрался позвонить Лоре и уже почти набрал междугородний код, но передумал. Кто дал ему право просить ее шпионить? С Фиак Клэр будет в такой же безопасности, как и с ним, — в конце концов, Фиак была с ней вначале, помогала ей с самого начала. Он представил, как они сидят, уютно устроившись, у камина. Представил, как Фиак готовит на маленькой кухоньке еду, на полке пристроены возвещающие добро открытки Рэя. Как Фиак лежит в его постели или, может, в постели Клэр (интересно, хватает ли им места?) — две взрослые женщины, утоляющие в детской спаленке печали друг друга.
Проверив отпечатки, Клем удалил последние следы влаги феном для волос. Он смотрел на них так, как только и мог сейчас разглядывать их — отрешенно, не всматриваясь, чтобы изображения, возникшие на глазной поверхности, не могли проникнуть глубже. Сложив отпечатки в пластиковую папку, он засунул папку в боковой карман портфеля. Еще
22
Гостиницу Клем выбрал из перечня, предлагаемого туристам в аэропорту: она была недорогой, находилась поблизости от Матонге и оказалась именно такой, как обещала реклама, — «чистой и современной». Светло-серые коридоры, комната того же цвета, на стене, над кроватью, — репродукция Магрита (дождь, шляпы-котелки). Из окна — номер был на четвертом этаже, с тыльной стороны дома — открывался вид на узкую тихую улочку, высокие окна с балконами. Он прилег, закрыл глаза, потом поднялся, сел на край кровати и набрал номер.
— Я в Брюсселе, — сообщил он.
Она сказала, что ей дела нет, где он, и пригрозила сообщить в полицию.
— А как полиция обошлась с вашим дядюшкой? — поинтересовался он.
— Он не мой дядюшка!
— Этот господин, о котором вы никогда не слыхали?
Она бросила трубку. Развернув карту города (еще один подарок туристического бюро), разгладив ее на покрывале, Клем нашел рю дю Скептр, свою улицу, Матонге, квартал Евросоюза. Вокруг каждого объекта он обвел аккуратный кружок, затем опять позвонил Лоренсии Карамере.
— Не кладите трубку, — сказал он, — Все, что мне от вас нужно, — чтобы вы помогли мне встретиться с Сильвестром Рузинданой.
— А почему я должна этим заниматься? Помогать вам?
— Вы знаете, в чем его обвиняют. Знаете, насколько это серьезно. Неужели для вас это ничего не значит?
Она помолчала.
— Это не мое дело. Понимаете вы? Я ничего об этом не знаю. Почему вы пытаетесь втянуть меня в это?
С минуту Клем сидел с трубкой в руке, потом медленно опустил ее на место. Еще раз посмотрел на карту и вышел из гостиницы. В конце улицы он повернул налево и пошел до станции метро «Порт де Намур» в конце бульвара Ватерлоо. Выбрав в толпе чернокожее лицо, человека примерно одного с Рузинданой возраста, он начал следовать за ним. Он отлично знал, что это не Рузиндана, но надеялся, что, может, поблизости есть какое-нибудь кафе или клуб, где сверстники этого мужчины встречаются поболтать и поиграть в карты. Они шагали в обратную от бульвара сторону и меньше чем через десять минут оказались в Матонге. Неожиданно на Клема обрушились покинутые им в мае краски, запахи, акценты, хотя там ему довелось видеть лишь обломки нарушенного быта — пустые магазины, безмолвные рынки, хруст битого стекла и пустых обойм под ногами. Здесь, в Матонге, магазины были наполнены мешками сладкого картофеля, маиса, жгучего перца, связками сахарного тростника, сушеной саранчи, пальмовых листьев, сухой, как подошвы сандалий, рыбы. На прилавках лежали рулоны ярко раскрашенных тканей, фальшивые локоны, тяжелые ювелирные украшения из золота, настоящие и поддельные. На тротуарах оживленно беседовали, обменивались рукопожатиями, держали друг друга за руки, слушая с открытым ртом новости, мужчины в сандалиях и рубашках сафари, некоторые со спутанными в косицы волосами, некоторые в муслиновых рубашках по щиколотку. Отвлекшись, Клем потерял из виду свой объект. Около часа он бродил по кварталу, ныряя под обшарпанные арки, выбираясь перевести дух на перекрестки, заглянул в бар, заказал пива и получил бутылку со слоном на этикетке. Под резкие звуки мелодий соукус и джужду он пролистал африканскую газету («Маяк»). Весь квартал был буйно-неправдоподобным, напоминая живучие, яркие цветы, прилепившиеся к черным от копоти стенам старого железнодорожного туннеля. Вся община — более молодая и более смешанная, чем подобная ей в Лондоне, — прилетела по крупицам с юга и вплелась в ткань брюссельской обустроенной жизни девятнадцатого века. Клем заказал еще бутылку. Официантка — посмеивающаяся, переваливающаяся с ноги на ногу желтозубая женщина в желто-лиловом тюрбане — подмигнула ему. Интересно, что она скажет, если я спрошу у нее про бургомистра, подумал он. Может, она его знает? Может, его все знают? Может, она видела, как он проходил нынче утром мимо окна, и, приняв за неудачника, посмотрела в сторону?