Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Намного лучше, спасибо, ма. Проходит.
— А что же тогда вы будете делать? Надо дышать свежим воздухом.
— Мы как раз собирались пойти погулять, — сказал Космо.
— Посмотрите, чтобы ваша прогулка не закончилась в казино, — предупредила миссис Лей.
— Ой, ма, мы же еще такие маленькие…
— Но я вас знаю, вы оба кажетесь куда старше своих пятнадцати лет.
— А ты что будешь делать, ма?
— У меня сегодня примерка в маленьком ателье. Я хочу, чтобы платье сшили до приезда отца.
— Ты не хочешь, чтобы он знал?
— Что
— Сколько ты тратишь на тряпки?
— Здесь шить гораздо выгоднее. Не говори глупостей, дорогой.
Бланко показалось, что миссис Лей несколько высокомерна.
— Я надеюсь, твое новое чудное платье будет с громадным декольте. Отцу понравится — он сможет еще раз рассказать свой анекдот.
— Он может рассказывать его и без нового платья, — отмахнулась миссис Лей с тоской.
— Отец всегда повторяет этот бородатый… — начал Космо.
— Космо, — предупредила миссис Лей, — перестань.
Космо засмеялся и, наклонившись, поцеловал мать в щеку.
— Вообще-то у меня урок музыки, миссис Лей, — сообщил уважительным тоном Бланко. — И если Космо хочет составить мне компанию, мы можем пойти вместе.
— Миссис как-ее-там — такое трудное имя — кажется вдохновила тебя. Твоя мать рассказывала мне, что ты „пренебрегаешь клавишами“. Эти школьные учителя становятся такими фривольными.
— Ну все вздохнули так свободно после пережитой войны. Мой учитель тоже из таких, но еще и трус. Он кричит, как будто его режут, когда я беру неправильную ноту, ну когда фальшивлю. Я хотел было бросить эту музыку, но мадам Тарасова не истеричка, и я думаю, что уж в каникулы как-нибудь выдержу эту учебу, надо же доставить удовольствие матушке.
— Твоя мать писала мне и особо подчеркивала, как важно музыкальное образование.
— Моя мать просто хочет задобрить моего кузена Чоуза. Но сама она не интересуется искусством.
— Не зови его так, Бланко. Это ужасно неприлично и смешит меня.
— Ну тогда этого Типа.
— И так тоже нельзя. Он заслуживает уважения, помни это, даже хотя вы никогда и не встречались. У него есть имя.
— И у меня тоже. Он его выбрал, а не я. У нас одинаковое имя, вот и все, — сказал Бланко. — Я хотел бы выкинуть или Виндеатт, или Уайт, но моя мать и слышать об этом не хочет. Ну ладно, неважно, уроки музыки — это сверх школьной программы, и она бы не шумела, если бы я бросил всю эту музыку, научившись азам.
— А миссис как-ее-там сможет тебе помочь?
— Наверное.
— А твой отец был музыкальным? — произнесла с запинкой миссис Лей, не уверенная, стоит ли упоминать имя отца Бланко, который похоронен, как она полагала, во Фландрии.
— Ни со стороны Виндеаттов, ни со стороны Уайтов, миссис Лей. Он был тут на ухо еще до того, как взлетел на воздух, насколько мне известно. Бум-бум.
— Честно говоря, Бланко, я… я… ты… — миссис Лей чувствовала — надо что-то сказать, — Виндеатт-Уайт — очень хорошее имя, и тебе не следует насмехаться…
— Простите, миссис Лей, я вовсе не собирался вас расстраивать,
— А я думал, все шесть так или иначе погибли. Будь справедливым, — сказал Космо, надеясь сдержать гнев Бланко и спасти мать от смущения. Его собственный отец был штабным офицером и пережил войну без всяких проблем, что отчасти являлось причиной той неловкости, которую миссис Лей испытывала при общении с вдовами и сиротами тех, кто погиб на передовой.
— Как ужасно, шесть. Шесть сыновей, — пробормотала она.
— Говорят, в доме кузена есть одна длинная ванная комната и в ней стоят в ряд шесть ванн. Я так слышал, — сказал Бланко, — но, конечно, сам не видел.
Миссис Лей взяла сумочку и книгу, которую хотела почитать.
— „Одтаа“, — сказала она, глядя на название. — Я еще не начала. Интересно, что за книга?
— А что бы мог сказать любезный Чоуз о моих кузенах, когда их убили одного за другим? — предположил Бланко.
Было что-то агрессивное в друге ее сына. И миссис Лей подумала, хорошо ли она поступила, пригласив его с ними на каникулы.
— Ну что ж, — сказала она, — ведите себя хорошо, встретимся за обедом. — Бланко встал и отодвинул ее кресло, а Космо прошел вперед и придержал дверь столовой. Все сидящие за ленчем наблюдали, как она вышла.
— Я чувствую, твоя мать видит нас насквозь, — сказал Бланко, когда они с Космо шли вниз по улице к мадам Тарасовой.
— Она видит то, что хочет видеть. Мой отец приедет завтра, и она перестанет нами интересоваться. Она проскучала со мной все эти недели, после того как я повредил колено…
— Его что, нельзя было вылечить дома?
— Конечно, можно. Отец думал, что мне стоит воспользоваться случаем, поучить французский, а матери захотелось по магазинам. Она их обожает. И пока мы здесь, она уже три раза съездила в Париж.
— Навестить твою сестру.
— Формально да, но на самом деле — из-за магазинов.
— А когда появится твоя сестра?
— На следующей неделе. Она уже слишком взрослая для семейного отдыха. Ей семнадцать.
— А она играет в бридж?
— Может, и играет уже. Не знаю. А тебе-то что?
— Деньги, — сказал Бланко. — Я же бедный родственник.
— А я не интересуюсь деньгами, — сказал Космо. — Я интересуюсь девочками.
— И как же ты собираешься иметь одно без другого?
— Ну, может, мое очарование… — ухмыльнулся Космо.
— Ха! — сказал Бланко. — Очарованием их не удержишь. Только деньгами. А что это за анекдот, который рассказывает твой отец? Ну этот, бородатый анекдот.
— Да это про даму, которая на большом приеме присела в поклоне перед королем Египта. А у нее было громадное декольте, такое, что ее груди вывалились. И король Египта сказал: „Мадам, нельзя же скрывать такую красоту“, и так далее, и тому подобное. И он щелкнул пальцами, чтобы вернуть их на место.