Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Мадемуазель? Вы здесь? — Дверь закрылась.
— Да, мадам, я здесь. Девочка прибежала и сказала мне… я никак не ожидала… если бы я знала, что вы сегодня приезжаете, я бы…
— Послали бы Флору встречать? Где она? — Голос звучал резко.
— Я разрешила ей сбегать за цветами для вашей комнаты. Она собиралась обрадовать и удивить вас с отцом. Я дала ей немного денег из карманных на следующую неделю, если точнее.
— Хорошо.
— Это она сама придумала.
— Хорошо, да… Я вижу… Ну, в общем-то, пока ее нет, может, мне лучше поговорить с вами.
— Конечно, мадам. Сядете?
— Лучше
Космо и Бланко замерли. Космо расстегнул рубашку и медленно снял ее, Бланко наблюдал за ним, потом Космо разулся и на цыпочках подошел к открытому французскому окну. Бланко, уже в носках, присоединился к нему.
В соседней комнате Вита Тревельян рассчитывала гувернантку, выдавая ей зарплату и месячное пособие вместо уведомления. Она объяснила, что оставшуюся часть каникул, пока Флора не пойдет в школу, она сама проведет с ней.
— Неплохо, если бы ребенок проводил время и с отцом, — довольно грубо заметила мадемуазель. Вита Тревельян, казалось, пропустила мимо ушей это замечание. Она объявила, что было бы удобнее, если бы мадемуазель упаковала вещи и завтра же уехала. Она договорилась с управляющим, что Флора переберется в одноместный номер.
— Все одноместные номера — в задней части отеля и выходят окнами на улицу, а не в сад, — пожала плечами мадемуазель.
— Это удобно, — кивнула Вита Тревельян.
— И экономно, — не унималась мадемуазель. Космо и Бланко не дышали.
— И это тоже учтено, — холодно ответила Вита.
— А мадам даст мне рекомендацию?
— Конечно, — бесстрастно пообещала Вита.
— Спасибо.
Наступила пауза. Космо и Бланко ждали. Космо — с открытым ртом, Бланко — придерживая на груди наполовину снятую майку.
Вита Тревельян снова заговорила:
— Ну что касается, я думаю… мы сожалеем, конечно… Мы увидимся за ужином? Мне надо идти распаковывать вещи.
— Если мадам простит меня, у меня болит голова.
— Очень хорошо. — Дверь открылась, закрылась, шаги стихли в дальнем конце коридора. Бланко стащил майку через голову.
В соседней комнате мадемуазель очень громко произнесла по-французски:
— Салопе.
Космо потянулся за карандашом и в записной книжке написал: „салопе“.
— Знать бы, что это такое, — прошептал Бланко. — О, смотри.
Через сад бежала Флора, у нее под ногами скрипел гравий. Она казалась очень-очень маленькой из-за огромного букета нарциссов, который тащила.
— Это как раз та девочка, которая выгуливает отвратного шпица мадам Тарасовой, когда у меня урок музыки, — прошептал Бланко.
— Я видел ее несколько недель назад на пляже, она гуляла с другой собакой, здоровенной, и чуть не утонула, — прошептал Космо. — Слушай.
Садовая калитка распахнулась, раздался быстрый топот вверх по лестнице, потом по коридору. Хлопнула дверь соседней комнаты.
— Я вот эти купила. Чудесные, правда? — радостно затараторила девочка. — Я купила все ведро… — И потом: — А что случилось?
— Твоя мать меня уволила. Я завтра уезжаю. Я ввожу ее в ненужные расходы.
— О, — изумленно произнесла девочка. — О…
Космо и Бланко отпрянули, услышав, как французское окно соседней комнаты с треском распахнулось. Они увидели, как Флора вышла на балкон, развела руки, и нарциссы каскадом полетели в сад.
В
— Это для семьи голландцев, — сказала вдова, мать троих детей. — Я слышала, там пять дочерей. А что…
— Она баронесса, их мать, звучит…
— И все девочки будут баронессами. Так принято на континенте.
— Но чем больше осколков, тем меньше блеска, — заметила вдова.
— Да, но почему-то семь мест, — сосчитала ее приятельница.
— Может, дочерей шесть, а не пять? — предположила вдова.
— Не говори так громко, мама, — прошептала дочь вдовы, перехватив взгляд Космо.
Космо отвел глаза: у девочки были белесые ресницы, неровные зубы, и ей только четырнадцать.
— Не смеши, седьмое место для ее мужа, отца…
— Для барона.
— Что? А? Ну конечно, для барона.
Космо и Бланко вели себя за ужином настороженно, ели не спуская глаз с двери. Они вежливо слушали, как Ангус Лей объясняет своей жене положение британской нации. Космо и так знал, что думает отец о мистере Болдуине, и втайне надеялся, что слова отца выведут Бланко из терпения и тот начнет перечить ему и скажет что-то очень смелое. Ну, например, про замечательного Рамсея Макдональда. Но Бланко молчал, его сердце смягчилось от попыток миссис Лей называть его Хьюбертом, но она все время путалась и у нее выходило то Блюберд, то Блинко; Космо понимал, что голова матери забита магазинами, в которые она, видимо, поведет его сестру Мэбс, если та, конечно, снизойдет до провинциальных магазинов после парижских прелестей.
Оба мальчика на ужин приходили в костюмах, их прилизанные волосы зачесаны назад. Время от времени они перехватывали взгляд кого-нибудь из подростков из других английских семей, подмигивали и отводили глаза. Вечером, позднее, они соберутся где-нибудь — в гостиной или в саду перед отелем, в сумерках разделятся по четверо для игры в теннис или отправятся в Динан или Мон-Сен-Мишель, где есть ресторан, известный своими омлетами, и где прилив несется скорее, чем лошадь в галопе. Космо вообще-то не слишком всем этим интересовался, проведя в Динаре два месяца с матерью, пока лечил колено. Он вполуха слушал отца, исподтишка оглядывал комнату и грезил о пяти изящных голландочках: они длинноногие, в прозрачных платьицах, и через материю можно будет увидеть их таинственные груди. Его мать сказала:
— Нет, Ангус, дорогой. Я этого не вынесу. Если ты поедешь домой, то и я с тобой. Я не останусь здесь одна. — Ее голос почти дрожал. — Что мне здесь делать?
— Ну еще походишь по магазинам. Съездишь в Париж. Заберешь Мэбс из школы. — Ангус жевал мясо. Ему нравилось, когда женщины начинали суетиться, волноваться, он знал, что его жена делает это исключительно для того, чтобы доставить ему удовольствие. Он выпил немного вина.
— Запасись обувью, пока здесь. Если я поеду, то я поеду один. Ситуация не ясна.