Опыт воображения
Шрифт:
Джулия съела немного пасты, но отставила в сторону вино. Она сидела, рассеянно слушая Сильвестра, рассказывавшего ей о своих злоключениях в Штатах, о ку-клукс-клане, трех умопомрачительных блондинках, книге, которая, может быть, выйдет, а может быть, и не выйдет в свет. Скоро ей придется добираться под дождем до дома. Она еле удержалась, чтобы не зевнуть во весь рот. Ее одолевала огромная, всепоглощающая усталость.
— Мне ужасно жаль, — прервала она его рассказ, — но я все-таки лучше пойду домой. Завтра мне предстоит работать. Паста замечательная. Я вам чрезвычайно признательна за все, но мне действительно необходимо немного поспать. Вы тоже, должно быть, измучены. Я причинила вам уже кучу хлопот.
Но съев свою порцию пасты и выпив два бокала вина (и
— Ваше возвращение домой совершенно исключается. Выспитесь здесь.
— Что? — удивилась Джулия. — Нет, я не могу.
— Не спорьте, — безапелляционно продолжал Сильвестр. — Идемте со мной. Если я сказал „спать“, значит спать и, может быть, видеть сны, и ничего больше. Сюда. — И Сильвестр подтолкнул ее к лестнице, ведущей наверх, в спальню. — Вот, — сказал он, когда они поднялись в спальню. — Пожалуй, возьму себе парочку. — И он разделил поровну сложенные горкой четыре подушки, прислонившись к которым было так удобно читать, лежа в постели! — Вы можете спать вот в этом. — Он протянул ей выхваченную наугад из шкафа рубашку. — Она вам будет до колен, так что вполне сойдет за ночную сорочку. Пока вы будете здесь переодеваться, я выведу вашу собаку погулять. Не хотите принять ванну? Ну, хорошо, давайте, давайте шевелитесь! — покрикивал он, помогая ей стащить через голову свитер. — Я хочу, чтобы вы были уже в постели, когда я вернусь с собакой, — сказал он, задернул на окне занавески и вышел, сопровождаемый Веселым, из комнаты.
Пятью минутами позже, ибо Веселый не любил попусту болтаться под проливным дождем, Сильвестр вернулся в дом, запер входную дверь, отключил телефон и вслед за Веселым отправился по лестнице наверх.
Увидев, что он снимает свитер, сбрасывает ботинки и начинает расстегивать брюки, Джулия сжалась под одеялом, как пружина, и испуганно выдохнула:
— А где…
— А вы думаете, где я буду спать? — оборвал ее Сильвестр. — Я слишком длинный, чтобы уместиться на тахте, а спать в ванной — сплошная пытка. Да ладно вам! Я и дотрагиваться до вас не собираюсь. Я так измотан, что у меня нет никаких желаний, кроме желания выспаться. Если боитесь, что вас изнасилуют, — сказал он, приподнимая край одеяла и укладываясь рядом с ней, — то положите между нами Веселого в качестве буфера. — Положив голову на подушки, он почувствовал, как сотрясается от ее беззвучного смеха кровать, и радостно улыбнулся.
ГЛАВА 31
Сдавленный со всех сторон другими пассажирами метро, Сильвестр перебирал в памяти и обдумывал события последней недели, заполненной дискуссиями и спорами по поводу рукописи Братта. Все в издательстве соглашались, что книга плохо написана, а высказанные в ней идеи отвратительны. И тем не менее, хотя один из редакторов все еще сомневался, двое других были за то, чтобы купить рукопись, и еще один, давний совладелец фирмы, утверждал, что при должной презентации и продуманном маркетинге эта книга именно в силу своего содержания может стать бестселлером. По единодушному мнению, к книге необходимо было написать предисловие. Поначалу заметки Сильвестра вызвали интерес, но за спорами о том, как лучше рекламировать книгу и распространять ее и какой должна быть суперобложка, о них вскоре попросту забыли. Старший редактор полагал, что следует торопиться, поскольку „Нерроулейн энд Джинкс“ не собиралась складывать оружие, и поэтому кому-то следует как можно быстрее вылететь в Соединенные Штаты для подписания соответствующего контракта. Притиснутый на совещании к чужим спинам, Сильвестр вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что Джинкс из „Нерроулейн энд Джинкс“ имел когда-то интрижку с дочерью старшего редактора и, как поговаривали, вел себя при этом непорядочно.
Было высказано мнение, что поскольку Сильвестр был первым прочитавшим рукопись и уже встречался с Браттом, то именно ему надлежит снова ехать, и если все пройдет нормально, он должен написать предисловие, а если необходимо, то и вообще переписать всю книгу заново.
Сильвестр решительно отказался ехать. Он оказался у Братта только потому, объяснил он, что Джон не смог покинуть Лондон из-за приближающегося Рождества, к тому же у его ребенка был день рождения и так далее. Он вынужден отказаться и потому, что пристрастен — ему совершенно не понравились ни рукопись, ни тем более ее автор. Он не сможет быть объективным. Кто-то после этого сказал: „Похоже, что он прав. Нам надо подумать еще“. Сильвестр, однако, решил, что он не все достаточно ясно объяснил им. И он сказал еще, что в обществе и так уже слишком укоренились ростки расизма, а опубликование книги Братта еще более ускорит их созревание и развитие, независимо от того, насколько умно она будет представлена читателю.
— Найдутся многие, кто обрадуется этой книге, кто согласится со взглядами Братта, — сказал он. — Она может даже положить начало новому культу. Исходя из этих соображений, я считаю, что никакому респектабельному издательству не следует иметь к этой книге никакого отношения.
Его выступление было выслушано внимательно, скажет он Джулии, когда приедет домой; никто не ухмылялся, один или двое притворились, будто согласны с ним, и никто, по крайней мере ему в лицо, не назвал его речь напыщенной. Он, конечно, непременно скажет Джулии, что главной причиной его отказа было удивление, которое он испытал, обнаружив, что его мнение о произведении Братта точно совпало с мнением старейшего редактора, которого он давно уже считал одряхлевшим, выжившим из ума и вполне готовым для выхода на пенсию. Он знал, что может делиться с ней всем, чем ему вздумается, и знал также, что она интуитивно отнесется к книге Братта так же, как и он.
Но он не сможет ничего ей рассказать, с содроганием спохватился Сильвестр, поскольку дом его будет пуст, когда он вернется, как оказался он пуст в то утро десять дней назад, когда, проснувшись, он не обнаружил ни одного следа Джулии, кроме примятости на подушке.
— Господи! — испугался Сильвестр. — Я как будто схожу с ума.
Поезд подергался, притормаживая, и остановился. Сильвестр продрался к дверям и вышел на перрон. Он пошел пешком по Слоан-стрит, намереваясь купить себе что-нибудь на ужин в районе Патриджес.
Пройдя половину Слоан-стрит, он передумал и решил заглянуть в угловой магазин Пателя, чтобы возобновить свой заказ на доставку газет, и может быть, что-нибудь узнать о Джулии. Он ускорил шаг.
В магазине Пателя было полно народу. Вооружившись проволочной корзинкой, Сильвестр медленно продвигался вдоль полон, поглядывая на других покупателей. Джулия жила недалеко отсюда — всего лишь через одну улицу. Знакома ли она с кем-то из этих людей? Был ли кто-нибудь из них на той ужасной вечеринке? Он вроде бы никого не узнал. Сильвестр угрюмо положил в корзинку бифштекс, потом подумал и взял второй — про запас. Затем ему приглянулся салат, а на полках с фруктами он отобрал несколько апельсинов, яблок и бананов. Манго были просто неотразимы, и он взял парочку. Потом перешел к полке с сырами и другими молочными продуктами, где выбрал кусочек сыра из козьего молока и кусок жирного „стилтона“, после чего его взгляд заскользил по доске объявлений:
„Продается сиамский котенок, кастрированный“.
„Горный велосипед“.
„Иглоукалывание“.
„Студент философского факультета снимет комнату“.
„Сеансы ароматерапии“.
„Молодая козочка“.
„Автомашина „Вольво Эстейт“. („Машина мне нужна, — подумал Сильвестр, — но я уж побалую себя новой и буду с удовольствием вдыхать ее запах“.)
„Рефлексология“.
„Срочно требуются карты Югославии“.
— Сэр? — Читая объявления, Сильвестр незаметно дошел до конторки, за которой располагался с улыбкой на лице мистер Патель.