Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Узник.
Глава 1.
Расслабься, мысленно велел я клиенту, просто полностью расслабься, представь, что сидишь в театре и наблюдаешь за действиями на сцене из зрительного зала, но сам в спектакле участия не принимаешь. Понял? Я постараюсь, слабо отозвался клиент. Это хорошо, что отзыв был таким слабым и далёким, значит, он действительно старается. Вот и молодец, похвалил его я, не хотелось бы, чтобы твои неосознанные реакции помешали нам в самый неподходящий момент. Думаю, ты прекрасно понимаешь, чем тебе грозит
Надо заметить, что тело клиента мало подходило для силовой операции, но тут уж выбирать не приходилось. Правда, у всего есть и своя положительная сторона – от такого хлюпика боевики вряд ли ожидают активных действий по собственному освобождению из заложников, а значит на нашей стороне эффект внезапности.
Снимки со спутника, сканирующего сейчас район базы бандитов, на которой держали в плену моего клиента, с увеличением, позволяющим рассмотреть даже выражение лица любого из боевиков, каждую секунду проецировались прямо на зрительный центр мозга. Это позволяет мне знать о местоположении и перемещениях всех противников и самого себя в режиме реального времени. Таймер беспристрастно отсчитывал последние секунды перед началом операции.
Худощавый, долговязый и узкоплечий заложник (вернее я в его теле) поднялся на ноги с грубой циновки, затоптался на месте, разгоняя кровь в затёкших от долгого сидения в одной позе мышцах, одновременно разминая руки, опрометчиво не связанные и не закованные самоуверенными похитителями. Разве могли они даже подумать о том, что этот испуганный до полусмерти богатенький маменькин сынок способен сопротивляться своей незавидной участи. В их глазах он уже был трупом. Оставалось только дождаться затребованного с родственников выкупа, чтобы сделать его таковым фактически. Оставлять заложников в живых даже после получения денег было не в правилах этой банды.
Охранник, лениво куривший у входа в хижину, заметив движение, окинул взглядом фигуру пленника и спросил с весёлой жестокостью в голосе:
– Эй, кишка на ножках, чего вскочил? Ждать надоело – на встречу с богом торопишься? Успеешь ещё.
Делаю один робкий шаг к дверному проёму.
– Мне в туалет надо…
В ответ только злорадный смех.
– В штаны сходи, тут тебе не отель и не папочкина вилла!
Второй робкий шаг вперёд, охранник не обращает внимания, он не ощущает никакой опасности, даже не напрягся.
– Пожалуйста! – произношу тихим умоляющим голосом. Эти одуревшие от собственной жестокости и безнаказанности гадёныши любят, чтобы их умоляли. – Прошу вас! – ещё шаг. – Вы же тоже человек!
Мои глаза (глаза клиента) увлажнились и это очень заметно, а в связке с упоминанием о человечности доводит бандита до хохота.
– Давай-давай, не стесняйся! – активно жестикулирует он свободной от оружия рукой. – Так и вернём тебя твоей мамочке в грязных и мокрых штанишках, вот смеху будет! – горе-сторож не замечает, что я уже почти вплотную подошёл к двери.
Рука у сидящего и веселящегося охранника сжимает ствол автомата, приклад которого упирается в нижнюю ступень порога, рожок спарен с помощью изоленты, за поясом у него внушительного размера охотничий нож. Мне надо, чтобы весельчак встал. И я делаю последний шаг. Теперь между нами не больше полуметра.
– А ну назад пошёл, глист-переросток! – грозно зарычал он. Это его последние в жизни слова.
Спасибо клиенту за длинные руки, и за то, что оказался, как и я, правшой. Едва уловимые для стороннего наблюдателя движения, и, выхваченный из-за пояса бандита нож с длинным, толстым и широким клинком, снизу вверх по самую рукоять вошёл своему бывшему владельцу под рёбра, разрушив половину всех жизненно важных органов, и пронзив сердце. Так мы и стоим вдвоём лицом друг к другу, пока в глазах охранника тает последняя искра жизни: он – под ярким светом солнца на самом пороге, спиной к лагерю, а я за порогом, в полумраке хижины, практически неразличимый снаружи.
Сущность клиента перестала трястись, теперь я вовсе не ощущал его присутствия. Оно и понятно – от страха он, скорее всего, просто отключился от контакта с реальностью. Тем лучше и для него, и для меня, и для нашего общего дела.
Я затащил тело охранника в хижину, одновременно контролируя через спутник происходящее в лагере. Пока всё спокойно, никто ничего не заметил, каждый продолжает заниматься тем же, чем и прежде – в основном, самим собой. Время операции выбрано оптимально, самые жаркие дневные послеобеденные часы – сиеста. В лагере царит ленивая сонливость, и только часовые на вкривь и вкось сколоченных вышках, с трудом перебарывая дремоту, время от времени поглядывают по сторонам. Но и их больше интересует внешняя безопасность, а со стороны лагеря они неприятностей не ожидают.
Теперь предстояло самое трудное – добраться до точки встречи с группой эвакуации, а она в нескольких километрах на север по единственной лесной дороге. Ближе вертолёту незамеченным не подлететь. Нужен транспорт, и он у бандитов имеется. Дело за малым – добраться до машин, захватить один из джипов и уйти от неминуемой погони. Правда, здорово? Но иного выхода всё равно нет. Горячие головы предлагали провести войсковую операцию с высадкой десанта, взрывами и кучей трупов, благо семья заложника вполне могла это оплатить. Но среди трупов в первую очередь тогда бы оказался и сам заложник, ибо боевики уничтожили бы его, ещё только заслышав вдалеке шум винтов десантных вертолётов, а сами разбежались бы по лесу. Такое уже случалось. Потом военные рапортовали об уничтожении очередной базы бандитов и выражали соболезнования родственникам их невинных жертв.
Вертолёт зависнет над местом встречи (я сверился с таймером) через двенадцать с половиной минут. Я мысленно сдвинул спутниковую картинку дальше на север и увидел его, вертолёт уже в воздухе и идёт точно по расписанию. Быстро обшарил карманы мёртвого охранника и, к своей радости, обнаружил аж целых две ручные гранаты, подхватил автомат и заткнул за ремень брюк нож. А теперь рывок к свободе (или к смерти, если не повезёт).
Дело в том, что особенностью подселения в тело клиента является полное слияние с его нервной системой. На время операции мы становимся единым целым. Проще говоря, если тело клиента получит смертельные повреждения, пока я контролирую его, то в ту же минуту умрут двое – и он, и я. А моё собственное тело на станции превратится в безмозглый овощ, годное лишь для демонстрации физиологических процессов, и не способное жить без помощи специальной очень дорогостоящей аппаратуры. А так как платить огромные деньги за содержание растения никто не станет, то сразу после констатации факта смерти мозга, аппаратуру отключают, а останки отправляют в печь.