Оранжевый портрет с крапинками (сборник)
Шрифт:
— Очень просто. От Ксени.
— От… от кого?
— До чего ты бестолковая. От его сестры.
— Ты что… Ты с ней знаком?
— Вот еще! Просто взял и написал письмо. Адрес-то ты мне показывала. Помнишь, на конверте?
— Ох… И что? Что ты написал? — У Юли от радости и от какого-то детского стыда горячим воздухом обдувало лицо.
— Ну, что… Очень просто. — Фаддейка опять пожал плечами и на ходу будто прочитал по листу: — «Здравствуй, Ксеня. Тебе пишет один мальчик, Фаддей Сеткин из Верхоталья. У нас в библиотеке работает на практике студентка Юля Молчанова. Она
— Ух ты, Фаддеище… И она ответила?
— Ох, ну до чего же ты тупая в голове. Я же говорю: сегодня пришло письмо!
— И что в нем?
— То, что Юрочка твой уже два раза звонил из Калининграда и спрашивал: куда ты провалилась? Ни ответа, ни привета…
Чтобы унять булькающую, пузырчатую, как кипящее молоко, радость, Юля поспешно рассердилась:
— Балда он путаная… А ты тоже! Вот натреплю твои ухи!
— За что?! — от души возмутился Фаддейка.
— За письмо!.. Нет, ты молодец, но зачем последние-то слова? Что я мучаюсь…
— Чтобы все было ясно… — и тут, как всегда, хихикнул и подставил оттопыренное ухо: — Дерни и успокой душу. В любовных делах всегда невиноватые страдают.
Юля засмеялась и щелкнула по уху ногтем:
— Пыль отряхни… Ох, какой ты все-таки молодчина, Фаддейка.
— Я-то молодчина. А ты? Почему ты сама не додумалась им домой написать? Или позвонила бы с почты! У них же телефон…
— Я… не знаю, — вздохнула Юля. — Это как-то… ну, не знаю я.
— Сказать тебе, кто ты? — сурово спросил Фаддейка. — Или сама понимаешь?
— Понимаю. Дура, — с радостной покорностью призналась Юля.
Он сказал снисходительно:
— Ладно уж. Во всех книжках написано, что влюбленные всегда глупеют.
Юлина радость быстро успокаивалась. Не то чтобы тускнела, но уже не пузырилась, не фыркала ликующими брызгами, как в первые минуты. В ней появились уже капельки печали. Наверное, оттого, что вспомнились все тревоги, тоскливые мысли… Но без них, без тревог-то, разве проживешь?
— Да не влюбленная я… — грустновато сказала Юля. — Влюбленность — это так… ну, легонькое что-то. А у нас как-то все по-другому. Мы даже на свидания толком не ходили.
— Ладно, сами разберетесь, что там у вас, — откликнулся Фаддейка. — Ты завтра позвони. Юрий уже, наверно, дома, на каникулах.
— Ой, конечно… Фаддейка, а ты покажешь Ксенино письмо?
— Ну… то, что про Юрочку твоего, покажу. Там ведь не только про него.
— На-адо же! — не удержалась она. — Про что же еще?
— Некоторые такие любопытные…
— Ах, простите, пожалуйста, сударь… И когда это у вас с ней успели тайны завестись?
— Да ладно, ладно, — усмехнулся он. — Все покажу, ничего там такого нет. Ты уж испугалась…
— Ох и нахал ты, Фаддей!
Он не стал насмешничать и огрызаться, а объяснил серьезно:
— Там еще про разные морские дела. Ксеня-то в парусной секции занимается… Юль, а Юрин «Крузенштерн» в операции «Парус» первое место занял. У Юры теперь золотая медаль есть победительская. Им всем дали, английская королева вручала.
— Ой, правда? До чего интересно…
— Ага… Только там и плохое было…
— Что? — сразу встревожилась она.
— Во время тех гонок одно судно погибло. Английская шхуна «Маркиза». Ее шквалом перевернуло. Семь человек спаслись, а двадцать погибли. И капитан погиб, и его жена, и сын…
Юля шла молча. В своей радости она не могла полностью ощутить горе из-за утонувшей «Маркизы». Умом понимала, что это ужасно и горько, но настоящей боли не было. Что поделаешь, так уж устроен человек. В мире каждый день гибнет множество людей, и страдать за каждого не хватит никаких душевных сил. И все же Юле было неловко — перед Фаддейкой. Он-то, кажется, печалился из-за погибшей шхуны всерьез. Может быть, потому, что был он потомком отважного моряка?
Или потому, что однажды с высоты взглянул на спящую землю и на миг ощутил тревогу за каждого человека? И сказал себе: может быть, я капелька каждого из них?
А может быть, его беспокоила и печалила не только горькая судьба незнакомой английской шхуны? Что-то еще?
Фаддейка — погрустневший, неулыбчивый — шел и будто прислушивался к дальним голосам и звукам — тем, которые он один различал в тишине окраинной улицы.
Так разведчик в пустом поле чутким ухом ловит шелест пролетевшей птицы или дальний-дальний топот коня…
…Стан, лежавший в песках вокруг крепости тауринов, поредел. Каменные хижины и шалаши остались, но кибиток и фургонов теперь почти не было. Многие воины вернулись в свои поселки и в столицу иттов, что стояла на границе Песков и Леса. Многие работали на починке Западной стены. Кое-кто ушел в крепость и поселился там. Таурины не спорили, у них в городе осталось мало мужчин.
…Маршал иттов Фа-Тамир, князь тауринов Урата-Хал и полковник легкой конницы Дах ехали по расчищенной от песка дороге, что широким кольцом опоясывала крепость. Подковы отчетливо стучали по плитам. Эхо разбивалось о серые стены и замирало над красными дюнами. Позванивала сбруя, фыркали кони. Потом в эти звуки вмешались другие — непривычные, незнакомые хмурому пустынному миру под фиолетовым небом: сверху, из-за гранитных оборонительных зубцов, долетели звонкие перекликающиеся голоса и смех. Над краем стены всплыли три воздушных шара — ярко-желтый, розовый и пестро-полосатый. Каждый в поперечнике не меньше воинской сажени, что равна древку тяжелого копья. Судя по блеску, шары были из шелковой бумаги, которой таурины оклеивают стены в богатых домах. Снизу качались на шнурах плошки с горящим маслом,
— Что это? — с удивлением и улыбкой спросил Фа-Тамир.
Улыбнулся и князь:
— Дети забавляются, маршал… Они привыкли к миру быстрее взрослых и радуются каждый день. Все улицы теперь в их власти… Дети вспомнили старые игры, устроили на площади театр из старых шатров, а к весеннему цветению каменного кактуса готовят праздник с масками и факелами…
Опять раздались веселые крики, и еще один шар — алый, с разноцветными звездами — пошел вверх, прямо к маленькому лучистому солнцу.