Оранжевый Треугольник
Шрифт:
Охота
Размеренными движениями, раз за разом, скользит ершик, очищая зеркальную полость. Плавными движениями тряпочка наносит масло. Сжимаются пружинки, демонстрируя свою упругость. Занимают свое место шпильки. Входит в паз и поворачивается замок. Последнее движение, и масса деталей обретает цельность.
Ружье.
Матово поблескивая, патроны занимают отсеки в патронташе.
Подготовка к охоте.
Лаконичная гармония смерти.
Целесообразность и функциональность порождают чувство уверенности.
А что чувствует заяц?
Заяц? Да ничего он не чувствует. Это же — заяц.
Рис в каком-то
Солнце — символ света и тепла. Теперь ты бессильно прячешься, не желая видеть, как ужас, затаившийся на чердаке, выйдет за своей жертвой.
Монстр не умел плакать и в ужасе закрыл лицо руками.
И вдруг все стихло. Звуки заката исчезли, как будто кто-то выключил магнитофон.
Рис недоуменно посмотрел на солнце. Звуки появились.
"Все правильно. Свет рождает звук. Нет света — нет звука". Он еще несколько раз закрывал и открывал глаза, проверяя правильность своих выводов. Потом сел на пол и задумался.
А что будет, если он не увидит Кристину? Тогда не сработает спуск, и она останется жива. Рис был уверен, что Треугольник не отступится от своей цели — получить их обоих. Главное — дотянуть до рассвета. Тогда он сможет умереть. Это будет победа.
"Но цель Треугольника — не убийство. Он хочет получить порцию ужаса, а смерть просто идет "в нагрузку". А если дать ему только страх, он будет удовлетворен?"
Что-то подсказывало Рису, что "нет". Но в этом крылась надежда, и он стал продумывать мелочи. У него только одна попытка, и срыва быть не должно.
"Итак, я добираюсь до Кристины. Не я, а МОНСТР, — поправил он себя. — Тут важны все детали. Дальше. Монстр идет, а я сопротивляюсь. Нет. Почему? Я не должен сопротивляться. Я еще верю в то, что моя идея с переименованием пройдет. Значит, сопротивляться еще рано. Монстр находит Кристину и начинает ее пугать. Тут я понимаю, что монстр обнаружил цель, и начинаю лихорадочно сдерживать зверя. И главное — я должен бояться. Причем этот страх будет долгим и мучительным. Это основное блюдо. Я должен делать одновременно три действия. Бояться, стараться удержать монстра и закрыть глаза. Последнее важнее всего. Когда Треугольник "наестся" меня, он захочет получить "витаминную добавку" от Кристины, и тогда тело отдаст мне контроль. В этот же миг я закрою глаза. Все. У Треугольника будет выбор либо снова подчинить меня и убить Кристину, либо оставить умирать и, может быть, насладиться еще одной волной моего ужаса. Ведь для того чтобы пойти к доктору, я должен буду открыть глаза и тогда убью женщину". Рис понял, что так и будет. Выбор будет делать он, причем мучительная смерть "с закрытыми глазами" для Бога дополнительное лакомство.
Судьба была предначертана, и Рис снова подошел к окну, спокойно ожидая сигнала к началу. Зов города должен был не захлестнуть его как цунами, но прибежать ласковым щенком и, потершись о ногу, лизнув ботинок, ожидать указаний.
Рис усмехнулся и посмотрел на свои ноги. На ногах монстра ботинок не было. Не могло быть. Смешно.
Солнце бессильно упало за горизонт, как бы говоря: "Не могу больше тебя видеть. Я дало тебе шанс, а дальше твое дело".
За окном заскребся Зов, радостно прыгая в предвкушении охоты. Рис напрягся, а тело выглянуло на улицу. Это было первое неконтролируемое движение.
Что-то
"Неужели задержали в участке?" — промелькнула шальная мысль.
В тот же момент Рис уже знал — внутренний радар молчит, но чутье "видит" след. Значит, будет погоня. Небо серело, но было еще слишком светло, чтобы начинать преследование.
Тело спокойно отошло от окна и стало методично вылизываться. Участок за участком, перенюхивая и перебирая каждый дюйм, зверь приводил себя в порядок, а за окном скулил от нетерпения Зов.
Мерно поскрипывала под порывами ветра паутина. Тонкие нити ожидали жертву, а в укрытии, положив лапку на сигнальную паутинку, терпеливо ждал жирный, мохнатый паук. Он не беспокоился об обеде, не нервничал, не испускал яд в вожделении долгожданного момента — просто ждал…
На пустыре умирал от старости беспризорный пес. Он уже не мог двигаться, и голод подступал неотвратимой темнотой небытия. Неподалеку сидела серая ворона, ожидавшая, когда все попытки умирающего окажутся тщетны. Он превратится из пусть старого, но опасного животного в приятно протухший деликатес. Ворона тоже не волновалась. Она видела эту сцену не первый раз и знала, что как бы пес не старался, время пира придет. Она терпеливо ждала…
В террариуме зоопарка под мощной лампой грелся тигровый питон. Скоро придет время кормежки, и к нему подсадят жирного кролика. Не надо было никуда ползти, охотиться, все происходило без его участия. Теплая лампа, мягкий песок и предстоящая еда — вот настоящее счастье. Питон, не моргая, смотрел на лампу и ждал…
В синем небе далекого мира парил в ожидании Оранжевый Треугольник…
На чердаке дома зверь встрепенулся. Темнота разлилась по улицам густым сиропом. Обмазала черной грязью белые стены домов, тротуары и мостовые. Не избежали этой участи и люди, став темными, неузнаваемыми — ночными. Время ночных желаний, ночных инстинктов, ночных поступков. Ночная жизнь. Монстр напрягся. Пора.
Легко, как ребенок, Рис выскочил на крышу. Ему не надо было спускаться, чтобы видеть, куда ведет след Кристины. Горящей нитью он проходил от подъезда, доходил до дороги, продолжался до перекрестка и сворачивал за угол.
Рис затаил дыхание и легонько подтолкнул тело.
Короткий разбег, падение, напоминающее полет, и вот он уже на другой крыше. Как и вчера, со всеми предосторожностями, он продвигался по пути, проделанному Кристиной. Еще прыжок, короткая пробежка, полет над улицей, опять прыжок.
Все-таки тело было идеальным. Бесстрашное, неуязвимое, обладающее огромными возможностями, до предела функциональное и… красивое. Да, именно красивое той особенной красотой, что несет в себе совершенное оружие.
Смерти нет дела до способов. Она равнодушна к вызвавшему ее предмету. Это может быть, например, корявый мясницкий нож. Но истинный мастер берет три прута высокоуглеродистой стали, туго скручивает, потом, обернув в известные только ему листья и сукно, зарывает в землю. Через десять лет сверток будет извлечен на свет, чтобы после сложной обработки явиться миру Именным Клинком. Так рождается красота смерти. Не для прекращения существования живого, а для упоения высшей эстетикой Убийства. Не факта, но искусства, имеющего не только эпохальные традиции и культуру, но и религию со своими храмами, жрецами и толпами верующих. Смерть тоже бывает эстетична, утонченна, прекрасна.