Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
Командир и сьер Габриэль, не обращая внимания на маневры Жюля, потягивали вино, что-то тихо обсуждая. Я опустил веки, скрывая вспыхнувшее пламя глаз, глубоко задышал, пытаясь успокоить забившееся сердце. Для меня разговор нашего командования – секрет Полишинеля. Еще несколько дней, и мы окажемся в Лондоне. Поглядев, на что способны мои спутники, я ни секунды не сомневаюсь в том, что герцога Карла Орлеанского мы выкрадем так споро, что англичане очухаются лишь тогда, когда пленник уже пересечет Ла-Манш.
Стараясь проделать все как можно незаметнее, я вновь оглядываю французов. Ну и ситуация! Один из пяти собравшихся здесь францисканцев должен убить герцога, чтобы тот не попал во Францию. Тут все более-менее ясно, этот человек – я. Еще один из нас, как уверяет шевалье де Кардига, предатель, но кто он – пока загадка. А третий из нашей дружной компании должен проследить за тем, чтобы я выполнил тайный приказ короля и отправил Орлеанца на тот свет. Подозреваю, что вскоре после этого контролер попытается меня убить, и, как мне кажется, я догадываюсь, кто он. Всю дорогу сьер Габриэль внимательно присматривается ко мне, я постоянно ощущаю его неусыпный интерес. Временами, когда гасконец думает, что я не замечаю его взгляда, в его зрачках мелькают красные искры.
Краем глаза я внимательно разглядываю сьера Габриэля, стараясь обнаружить его слабые стороны. Высокий и худой, он весь перевит железными мышцами, в бою движется молниеносно, нанося сокрушительные удары. Веки держит полуприкрытыми, но замечает все, что происходит вокруг, иногда мне кажется, что на затылке у гасконца имеется еще одна пара глаз. Вывод неутешителен: в открытой схватке мне с ним ни за что не справиться, выжить поможет только хитрость, какой-нибудь необычный, невиданный им трюк. Так что же, готов ли я убить отца Жанны? Нет, не готов, но что мне делать, ума не приложу. Посмотрим по обстановке.
Снаружи доносятся стук колес подъезжающей кареты и топот копыт. Чей-то зычный голос объявляет привал, радостно гомонят люди, заглушая лошадиное ржание. Дверь трактира распахивается, в сопровождении слуги входит невысокий дворянин с крысиным личиком, расфуфыренный по последней придворной моде, по виду типичный казнокрад, как я их себе представляю.
Глядя, как суетится вокруг гостя трактирщик, Малыш все выше задирает брови и, поймав за рукав служанку, басит:
– Кто это к нам пожаловал?
– Очень важная персона! – частит та вполголоса, косясь на прибывшего дворянина с явным интересом. – Каждый месяц он проезжает мимо нас, перевозит уйму денег. За все платит щедро, не торгуясь, а сам такой лапочка!
Мечтательно вздохнув, девушка улетает на кухню, я кидаю взгляд на «лапочку», тот неторопливо потягивает вино из высокого серебряного кубка. Слуга, задрав нос, что-то важно втолковывает трактирщику, покачивая у него перед лицом указательным пальцем, пузан подобострастно кивает. Малыш на минуту прилипает к окну, а когда возвращается за стол, глаза его горят азартом.
– Вы слышали, командир? – негромко бросает он.
– Да.
– С ним всего семеро, если не считать кучера и слугу.
– Мы здесь не за тем, чтобы грабить всех подряд, – тихо напоминает шевалье де Кардига. – Денег у нас достаточно, к тому же король ждет, когда мы выполним его приказ.
Жюль, который мигом оторвался от служанки, едва лишь в воздухе запахло легкими деньгами, вполголоса замечает:
– Лишнее золото нам совсем не помешает, тем более что и дело-то плевое. Догоним их на пустынной дороге, а трупы свалим в кусты.
Шевалье де Кардига глядит на гасконца, сьер Габриэль безразлично пожимает плечами, мол, ты главный, вот и решай.
– А что скажет шевалье де Армуаз? – спрашивает командир.
– Чем больший ущерб мы нанесем британцам на их земле, тем меньше врагов пожалует к нам во Францию, – отвечаю я, не задумываясь.
– Браво! – восклицает парижанин. – Я люблю его как брата!
– Так тому и быть! – подводит итог шевалье де Кардига.
Жизнь устроена так, что никогда не знаешь, что последует за твоим поступком. Решение командира привело к гибели нашей группы, зато я смог увидеть лица наших истинных врагов. Могли ли мы подумать, пока седлали коней и пускались в погоню за каретой с деньгами, что ненужное в общем-то ограбление станет первым звеном в цепочке событий, которые в последующем изменят весь ход Столетней войны? Но обо всем по порядку.
Внезапное нападение обеспечивает половину успеха, особенно если на твоей стороне орудуют профессионалы войны подобного уровня. Солдат мы смяли быстро, кучера и лакея вообще смешно упоминать, достойное сопротивление оказал лишь широкоплечий воин с суровым лицом, который держался рядом с каретой. На пятом обмене ударами клинок командира рассек ему голову вместе со шлемом, на том бой закончился, не продлившись и двух минут.
Едва мы успели спешиться, как дверца кареты распахнулась, выпрыгнувший изнутри лакей в ливрее длинными прыжками помчался к густым кустам, растущим на обочине дороги. Жюль взвесил в руке копье и, коротко выдохнув, отправил его в полет. Кусты затрещали, с соседнего дерева взлетела ворона, вспугнутая предсмертным криком. Недовольно каркая, птица тут же исчезла из вида.
Подскочивший Малыш выволок из кареты разодетого в пух и прах дворянина, тот попытался была вытащить меч, но стрелок сорвал с него ножны вместе с клинком и отбросил в сторону. Нырнувший в карету Жюль пару минут там чем-то загадочно шуршал, а когда появился, то в правой руке сжимал запечатанное письмо, а в левой – увесистый кошель. Заметьте, не сундук, не мешок, а всего лишь кошель! Поймав наши изумленные взгляды, парижанин виновато пожал плечами.
– И это вся добыча? – удивился шевалье де Кардига.
Он взвесил на руке кошель, презрительно хмыкнув, сунул добычу нетерпеливо сопевшему Жюлю. Тот запустил руку внутрь, несколько секунд чем-то звенел, затем достал золотую монету.
– Я думал, что там драгоценные камни, – разочарованно протянул он. – А там всего лишь золото, примерно на сотню ливров.
– Похоже, грабить купцов намного прибыльнее, – на весь лес пробурчал Лотарингский Малыш, и мы смущенно переглянулись.
В любой компании обязательно найдется человек, который вслух ляпнет то, о чем прочие давно уже догадались и помалкивают в тряпочку лишь из присущей им деликатности.