Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
Как и прочие, я слушал с интересом, да и кого из мужчин не заинтриговала бы поднятая тема? Всякий из нас в свое время чудил еще и почище неведомого мне Тюдора, а потому подобные рассказы всегда выслушиваем с немалым удовольствием.
Откашлявшись, коренастый продолжил:
– И как воспитанный кавалер, решил наш чертов уэльсец выполнить придворный пируэт, эдак галантно поклониться, знаете ли. Да только ноги у него запутались, и новоявленный придворный рухнул прямо на красотку. А та, не ожидая настолько стремительной атаки, тоже упала, и оказались они на ковре в позиции препикантнейшей. Тюдор, стало быть, сверху, ну а дамочка, как ей
Народ снова заржал, и тут моряк, привстав, раскинул руки. Оглушительно громыхнул на всю таверну:
– Да погодите же, сейчас будет самое интересное!
Он завладел всеобщим вниманием, отдельные разговоры давно прекратились, и слушали только его. Сейчас же люди и вовсе замерли, и в таверне воцарилась мертвая тишина. По-моему даже огонь в очаге притих, а поджариваемый поросенок навострил уши, едва не хрюкая от нетерпения. Обведя всех заговорщическим взглядом шкипер не торопясь продолжил:
– Так вот, встает не спеша наш Тюдор с красотки, поднимает упавшую, галантно охлопывая по круглому заду, мол, туда пушинка с ковра пристала. Говорит, что пробный абордаж прошел успешно, "и, кстати, разрешите представиться, я – сэр Оуэн Тюдор, дворянин из Уэльса". А та и заявляет, что после этаких абордажей он, как честный человек, просто обязан на ней жениться. И добавляет эдак небрежно: "Разрешите представиться, я – Екатерина Валуа, королева-мать!"
Грохнуло так, что в конюшне испуганно заржали лошади, а птицы в радиусе ста ярдов взвились с деревьев, всполошено хлопая крыльями. Люди рыдали от восторга, катались по полу, и все никак не могли перестать смеяться, хотя лица у некоторых угрожающе покраснели. А кто-то, захлебываясь смехом, все кричал упорно:
– А вот я… а я… тоже историю знаю… про чертова… гы-гы-гы… нашего Тюдора!
Плачущие от смеха люди слабо отпихивали очередного рассказчика. Отсмеявшись, я вытер слезы и одобрительно кивнул. Не перевелись еще в земле британской удальцы! И тут, словно специально выгадав момент, в дверях "Рога изобилия" возник Мануэль. Внимательно огляделся, и, поймав мой взгляд, коротко кивнул.
На улице стемнело, кое-где хозяева питейных заведений зажгли перед входом факелы, заманивая посетителей. Было, впрочем, изрядное количество мест, не оснащенных осветительными устройствами, а между тем в те двери люди ныряли едва ли не чаще, чем в освещенные. Приглядываясь и прислушиваясь я осторожно шел за Стефаном и Мануэлем, вокруг нас бурлила непонятная портовая жизнь.
Старательно пряча лица вполголоса беседовали какие-то темные личности, то ли контрабандисты, то ли незаконные ловцы рыбы. Из темноты доносились звуки шумной возни, кого-то там не то резали, не то душили. Горланили пьяные компании. Кто-то пробовал плясать непослушными ногами, отчего все коленца выходили черт знает как, вызывая взрывы дружного гогота. Неподалеку назревала большая драка, там хватались за грудки, и широкоплечие ребята спешили на подмогу, размахивая здоровенными дрынами.
Споро разгружались причалившие в темноте лодки, сновали туда-сюда к едва виднеющимся кораблям. Подле фургона, куда пихали сгруженный с лодок товар, прохаживались до того здоровенные амбалы, что даже вусмерть пьяные обходили их по широкой дуге, не пытаясь задираться. Мануэль же при виде сих геркулесов недоверчиво протер глаза и восхищенно ругнулся, помянув врага рода человеческого самыми емкими эпитетами. Словом, ночная жизнь кипела, и каждый был при деле. Но стоило нам выбраться за пределы порта, как царящее вокруг веселье как ножом обрезало.
Тихи были переулки Лондона, грязни и вонючи. Идти получалось только по самому центру улицы, у стен домов громоздились гниющие кучи отбросов, не всегда различимые в холодном свете умирающей луны. По мусору тихо шмыгали бродячие собаки, угрожающе рыча друг на друга. То ли крыс они искали, то ли кости. И редко-редко доносился до нас цокот копыт. Всякий раз Стефан предупреждающе шипел:
– Тихо, патруль!
Высокие лощеные жеребцы медленно переставляли ноги, стражи негромко переговаривались, внимательно поглядывая по сторонам. Помимо копий и боевых топоров вооружены были воины арбалетами, а под плащами носили кольчуги. Стефан, не желая вдаваться в объяснения, какого черта мы бродим по ночам, бесшумно исчезал в одном из маленьких переулков.
Мы с Мануэлем беспрекословно повторяли его действия, стараясь лишь не слишком сильно пачкать одежду. Сидели тихо, больно уж нехорошая слава шла о лондонской страже. Мэр столицы настоятельно требовал результатов, и потому только треть схваченных на месте преступления доживала до быстрого следствия и негуманного суда.
Но круг света от факелов, пылающих в руках всадников, вскоре пропадал где-то за поворотом, и на улицу вновь опускалась ночь. Стефан с Мануэлем, хоть и оглядывались поминутно, все же вели себя спокойно, не дергаясь по пустякам, я же, напротив, постоянно ощущал меж лопаток чей-то внимательный взгляд. Но, как не оглядывался, никого не видел в густых тенях. Там, руку протяни, мог притаиться целый взвод.
Мы двигались по Лондону сложным, ломаным маршрутом. Время от времени Стефан направлялся к очередному дому, иной раз то была убогая лачуга, а иногда чуть ли не дворец. До моих ушей доносился тихий стук, всякий раз с новым ритмом, после чего его силуэт словно втягивался внутрь, мы же с Мануэлем оставались ждать на противоположной стороне улицы. Из очередного дома Стефан вышел явно повеселевшим. Поймал вопросительный взгляд Мануэля и энергично кивнул, меня же хлопнул по плечу.
– Осталось самое трудное, – оптимистически говорит Стефан. – Если получится передать последнее послание, мы, считай, победили!
– Дойдем, – уверенно бросает Мануэль.
Я поджимаю губы, рука, действуя сама по себе, стискивает рукоять меча. Ох как не нравится мне неотрывный взгляд, что сверлит и сверлит спину. Там скоро дыра появится, а вот поди ж ты, никого сзади нет, как я не оборачиваюсь. А ведь ночное зрение у меня не хуже чем дневное. Цвета я, разумеется, не различаю, да и какие там ночью цвета, но вот предметы вижу прекрасно. И копошащихся в мусоре крыс, и качающиеся ветви деревьев, а вон, глазам не верю, сова пролетела. Откуда ты здесь взялась, хищница лесная, улетай скорее, тебя же днем воронье в клочья раздерет!
Проводив птицу взглядом, я резко поворачиваю голову, но улица все так же пуста. То ли нервы у меня разыгрались, то ли за нами следят настоящие профи. Мы вновь куда-то долго идем, то и дело петляя по узким, двоим не разойтись, переулкам. Откуда не возьмись возникают широкие проспекты, вымощенные булыжником, они многократно усиливают звук любых шагов, а потому мы перебегаем их на носочках… После очередного поворота я решаюсь.
– Идите вперед не останавливаясь, – шепчу я Стефану, ухватив его за рукав, – а я гляну, не идут ли следом. Что-то на душе тревожно, будто кто примеривается нож в спину загнать.