Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
– Твой? – спрашивает Жак. – Впрочем, неважно. Мой младший брат с женой давно мечтают о ребенке, да все как-то не получается. Так что, если ты не против…
Наутро мы уезжаем. У городских ворот наши дороги расходятся, Кер поворачивает коня на восток, я – на север. На прощание я негромко говорю:
– Пусть тебе улыбнется удача, брат.
Свежий ветер бьет в лицо, могучий зверь подо мною без устали вбивает копыта в дорогу, и с каждой секундой я приближаюсь к любимой. На лицо сама собой наползает глупая улыбка, и мне хочется петь от счастья.
–
К замку я подъезжаю уже на закате. Солнце скрылось за верхушками деревьев, что высятся по обе стороны широкой, в два возка, дороги. Сонно перекликаются птицы, ветер шелестит листвой. На быстро темнеющем небе начинают проступать звезды. Пока что тусклые, едва заметные, но не пройдет и часа, как небесные огоньки щедро засияют над головой. Я полной грудью вбираю воздух и одобрительно качаю головой. Вкусно, черт побери! Последний месяц я провел в зловонных портовых городах, и сейчас с удовольствием дышу чистым, напоенным ароматами трав и цветов воздухом леса.
Ах, эта сельская Англия, каких только чудес не навидаешься в британской глубинке! Убогих хижин французских сервов здесь и в помине не водится. Дома справные, крыты черепицей. Возле домов вырыты садки для рыбы, в сараях полным-полно домашней живности. И то и дело встречаются пасеки. В окрестностях полно тимьяна, оттого тутошний мед выходит белым и изумительно сладким. Раз попробуешь, потом ни за что не оторваться!
Еще мне нравится привычка давать собственные имена домам и усадьбам. Веет от этого какой-то обустроенностью, теплом и уютом. Интересно, каково это жить в доме, где веками обитали твои предки? Летят года, складываются в столетия, и все тот же дом стоит все на том же месте… Как подумаешь, сразу мороз по коже. И лезет в голову невольное: что ж вы, раз так хорошо живете, к нам полезли?
За поворотом дороги лес расступается в стороны, в широкой долине лежит небогатая деревушка. А вот и замок на холме, цель моего путешествия. Крепостные стены обветшали, ров перед ними заплыл грязью, и его не то что перепрыгнуть, перешагнуть можно.
– Как прикажете доложить о вашей милости? – спрашивает стражник.
– Мэтр Трабего, – представляюсь я.
Подбежавший мальчишка уводит коня, я же иду вслед за пожилым дворецким. Одежда на старике чистая, но изрядно потрепанная, и все, что я вижу вокруг говорит об упадке. Владелец замка встречает меня в главной зале.
– Ты! – хмурится Ричард, я без труда различаю в его голосе нотки безразличия.
Похоже, он и возмущается-то лишь для порядку. Глаза тусклые, некогда широкие плечи сгорблены, высокий лоб пересекли глубокие, словно резали ножом, морщины.
– Да, мой друг, – признаюсь я. – Вы не ошиблись, это и в самом деле я.
Дворецкий заходится в кашле, и я прошу:
– Оставьте нас.
– Да-да, ты можешь идти, Хью, – кивает рыцарь.
Шаркая ногами старик удаляется.
– Опять ты, – горько роняет Ричард Йорк. – Всякий раз, как мы встречались, ты приносил мне беду. После первой нашей встречи я потерял невесту. После второй – отставлен с королевской службы. Ликуй! С чем ты пожаловал ко мне сегодня?
– Так ведь первое число, – пожимаю я плечами, – пора платить.
– О чем ты? – щурится рыцарь.
Я достаю из кошеля пачку бумаг. Ричард Йорк закусывает губу, судя по всему он узнает свои долговые расписки. Да и как не узнать, когда на каждой оттиск личной печати и витиеватая подпись.
– Тут не все, – широко улыбаюсь я, – пару еще не успел выкупить, но через несколько дней, я думаю, соберется полный комплект.
Рыцарь молчит, глаза уставил в пол.
– Общая сумма твоего долга, – размеренно продолжаю я. – превышает стоимость замка и прилегающих угодий раза в три. А больше, если не ошибаюсь, у тебя ничего и не осталось?
– Дай мне еще времени, – поднимает глаза рыцарь, в них отчаяние и безумная надежда, – и я полностью рассчитаюсь, клянусь!
Какое- то мгновение мы стоим, сцепив взгляды, затем Ричард, глухо ругнувшись, отворачивается и подходит к пылающему камину. Как ни грустно это признавать, но рассчитывать ему не на кого: вся его родня в подобном положении. Йорков в Англии прижимают, не дают поднять головы, давят налогами.
Как же, они прямые конкуренты правящей династии. А это, знаете ли, намного хуже, чем враги-французы, язычники-мусульмане и даже краснокожие, что засели на другом берегу Атлантики. Прямые подручные сатаны, вот кто такие Йорки в глазах их ближайших родственников, Ланкастеров. Так что помочь сэру Ричарду некому, он совершенно один. Ну а десяток оставшихся верными воинов не в счет, их самих кормить надо.
– Время, – задумчиво тяну я. – Его всегда так не хватает.
И добавляю решительно:
– Я больше не могу ждать!
– Твое право, – глухо роняет рыцарь, его глаза потухли, словно покрывшись пеплом, гордая спина согнулась под весом забот.
Отвернувшись, рыцарь оглядывает зал с тоской в глазах, он словно прощается с фамильным замком навсегда. И то сказать, впереди его ждет неверный путь наемника, а что бы не твердила молва, из тысяч ронинов успеха и богатства добиваются считанные единицы. Нет, с голоду он не умрет, хорошие воины всегда нужны, редкий год в Европе не идет двух-трех войн одновременно. А вот как насчет гордости?
– Я кое-чем вам обязан, сэр Ричард, – продолжаю я ровно. – За освобождение из замка Молт, а еще вы отпустили меня в Кале.
Рыцарь морщится, ведь именно после того случая его карьера покатилась под уклон. После бойни в замке Молт он был всего лишь под подозрением, один из многих, тут же он явно доказал нелояльность и свободомыслие, граничащие с бунтарством. Ричард вскидывает голову, и я повышаю голос, не давая себя прервать:
– Но для настоящего рыцаря это мелочь, какую я и не стал бы упоминать, чтобы не оскорбить вас. А вспомнил я об этом лишь потому, что вы – единственный в Англии дворянин, знакомством с которым я горжусь.