Орден Сталина
Шрифт:
От лиц пятерых мужчин, которые стояли, глядя в пол лубянского коридора, почти ничего не осталось. То есть лица-то, конечно, у них были, вот только ничего общего со своими прежними чертами они теперь не имели. Цвет их был иссиня-чёрен, и чернота эта там и сям пятнилась, пересекалась багровыми кровоподтеками и едва засохшими следами рассечений: глубоких и мелких, бессчетных по своему числу.
Анна – а невестой, конечно же, была она, – прежде видела только одного из них: пожилого бывшего кадровика, которого Скрябин полтора месяца назад безуспешно пытался спасти.
Конечно, узники понимали,
3
Тир НКВД, куда Скрябин беспрепятственно вошел в половине четвертого ночи, был конечным пунктом его пути. Едва только он переступил порог стрельбища, как световой конус, сопровождавший юношу, исчез, а вместе с ним пропали куда-то и те сущности, от которых отгораживался Николай. Видимо, даже призраки не могли вынести этого места.
А между тем всё здесь выглядело довольно обыденно. Помещение освещалось двумя тусклыми лампочками; остальные – а их здесь имелось не менее полутора десятков – пока не горели. Длинная галерея тира заканчивалась терявшейся в сумраке дальней кирпичной стеной; пол здесь был земляной, хоть и утрамбованный почти до асфальтовой твердости. Правда, стены и потолок тира были исчирканы многочисленными пулевыми отметинами, но они, хоть и уродовали штукатурку, совсем не казались зловещими.
Коля быстро высмотрел две вещи, которые были ему нужны.
Во-первых, в маленьком зарешеченном отсеке висел на стене телефонный аппарат. Решетчатая дверь даже не была заперта – да и то сказать, от кого тут было ее запирать? Коля подошел к телефону, дернул трубку, оторвал ее от аппарата, а затем – для верности – вырвал из неё витой провод и сунул его в карман пиджака. Трубку же снова повесил на рычаг, так что со стороны было невозможно разглядеть какие-либо изменения в ней.
Во-вторых, в углу тира, на некотором отдалении от входа в него, обнаружился распределительный щиток. Никаких надписей и никаких пиратских черепов с костями на нем не было; щиток находился в простом металлическом шкафчике. Скрябин открыл его, помедлил мгновение, а затем резко потянул вниз рукоять рубильника – не ведая, где именно в результате этого погаснет свет. Однако всё прошло гладко. Тир тотчас погрузился во мрак, и – в каких бы еще местах ни выключилось одновременно с этим электричество, никаких последствий это не возымело. Коля выждал минуту-другую, но не услышал ни торопливой поступи спешащих сюда людей, ни их голосов. Похоже было, что распределительный щиток регулировал энергетическое обеспечение одного только внутреннего помещения тира. Юноша удовлетворенно кивнул.
Вернув рубильник в прежнее положение, он отошел от металлического шкафчика шагов на пятнадцать и, встав за одной из кирпичных колонн, подпиравших потолок, попробовал снова открыть его дверцу – уже не рукой, а при помощи своего дара. Дверца поддалась, но как-то неохотно, словно петли
– Что за черт… – пробормотал он.
С самим рубильником дела пошли еще хуже. Когда Скрябин попытался сместить его, деревянная ручка лишь едва-едва сдвинулась, и лампочки под потолком при том даже не мигнули. Николай снова попытался повторить свой маневр – результат был тем же. Видно было, что в некоторой степени юноше удается воздействовать на рукоять, однако воздействие это является таким ничтожным, словно рубильник дергает годовалый ребенок.
Всё было яснее ясного.
Ругнувшись, Коля глянул на часы и похолодел: если верить Стебелькову (а верить ему приходилось: выбора-то не было), до начала свадьбыоставалось не более десяти минут. По чьей-то непонятной прихоти, этим летом в день «свадеб» совершалось по две церемонии: на утренней и на вечерней заре. Вчерашнее мероприятие закончилось около десяти часов вечера, а нынешнее должно было начаться вот-вот: в четыре часа две минуты утра.
4
Участники «свадебной процессии» шествовали по тому самому коридору, где Николая донимали призраки; но эти люди лубянских фантомов не видели и не слышали. Возможно, причиной тому было не одно лишь отсутствие спиритических способностей у конвоиров и узников. Прежде чем ступить в подземный коридор (не на зеленую милю, не на последнюю милю: скорее – на каменно-серый километр), сотрудники НКВД озаботились включить там яркое электрическое освещение – столь нелюбимое фантомами.
Впрочем, было бы неправдой сказать, что ни один из участников процессии ничего не почувствовал на страшном километре. Один-то точно кое-что ощутил, но его реакция на эти ощущения оказалась довольно-таки странной. Во время шествия по скорбному пути лицо этого субъекта приняло выражение почти сладострастное и одновременно – безобразно глумливое. Негодяю оставалось лишь порадоваться, что никто не может видеть его физиономию: в кавалькаде он двигался последним. Григорий Ильич Семенов всегда выбирал арьергард.
Коля не был уверен: действительно ли он слышит отдаленное шарканье подошв о каменный пол или его обманывает воображение? Впрочем, можно было не сомневаться: если даже он ошибается в данный момент, то звуки шагов донесутся до него с минуты на минуту. Время уходило.
Кинувшись к распределительному щитку, Коля распахнул его и начал перебирать и ощупывать электрические провода – словно был самоубийцей, старавшимся обнаружить смертоносный дефект в их изоляции. Однако проволочные изгибы были надежно запаяны в изоляционный материал. Да и, конечно, Николай Скрябин не имел намерения покончить с собой.
Ловко, будто всю жизнь только этим и занимался, он собрал в тонкий пучок несколько проводков, непонятно по каким признакам им выбранных, и так вытянул их, что они слегка выступили за дверцу распределительного шкафа. Затем Коля с крайней осторожностью прикрыл ее, и пучок проводов со стороны стал практически незаметен.
Между тем из коридора донеслись уже совершенно отчетливые, явственные звуки: кто-то надрывно закашлялся, а затем грубый мужской голос произнес несколько бранных слов. Медлить было нельзя.