Орден Змей
Шрифт:
После этого навестили Шамона в больнице Силковых и Решапова на Репинской улице. Замотанный с головы до ног в бинты, он лежал и смотрел в потолок. Пахло лекарствами, вместе с нашим другом в палате лежало еще несколько человек, все взрослые, с которыми ему особо не о чем было говорить. На тумбочке рядом с кроватью стояла погашенная восковая свеча на подсвечнике, потрепанное раскрытое Евангелие. Мы пытались ободрить друга, но всегда веселый и добродушный парень не реагировал.
— Надо было тренироваться, — горько проговорил он, — а я…
На это нечего было ответить.
Наклонившись к другу, я шепотом спросил у него:
— Илья, ты пробовал исцелиться?
— Что ты несешь?! — гневно воскликнул он на всю палату. — Еще друг называется! Втягиваешь в эти свои бесовские штучки!
— Какие еще бесовские? — шепотом возмутился я. — Кто тебе это наплел?
— Кто наплел? По-твоему, я такой тупой, что сам не могу догадаться? — зло говорил парень.
— Эй, никто не говорил, что ты тупой, — теперь уже Генка вклинился в спор, но прозвучало это не слишком искренне, поскольку частенько в своей компании мы подшучивали над Шамоном и его твердолобостью.
— Шамон, ну при чем тут бесы? — попытался воззвать я к разуму. — Я хожу в церковь, постоянно причащаюсь, чаще всех вас, вообще, да похоже, чаще всех в этом городе. Отец Спиридон за этим дюже следит.
— Ну и что? Нашел тоже авторитет! Спиридон вообще ненормальный. Бегает, дерется, — начал Илья.
— А еще он преподает в приходской школе. А еще он отпевает всех ломокненцев, провожает их в последний путь. — настаивал я.
— Я ему не верю. Мало ли что — священник. Нашел мне доказательство. — усмехнулся мальчишка. — Я сам, может, лет через пять стану священником, и что — будешь мне в рот заглядывать, что бы я ни сказал?
— Ну и думай, что хочешь! — мне это уже надоело. — Я хотел тебе помочь, а ты упрямишься, даже попробовать не хочешь. Дело твое.
Оглянувшись вокруг, я попытался кое-что найти, но не обнаружил и вышел в коридор. Генка что-то втолковывал Шамону, а больные вокруг призывали нас уже заткнуться. Найдя, что искал, я вернулся в палату и, оттолкнув Генку, спросил:
— Ты себя в зеркале-то видел?
Он отрицательно покачал головой, а в глазах промелькнул страх.
— Так полюбуйся! — я выставил перед ним зеркало, но он зажмурил глаза. — Давай, посмотри, в кого ты превратился, слабак!
Генка ткнул меня в бок, но мне было всё равно. Этот баран Шамон выбесил меня своим упрямством.
— Смотри, я всё равно не уйду, так и буду стоять, — вновь злым шепотом потребовал я.
Еще несколько секунд Илья также лежал, а потом резко открыл глаза. Гамма эмоций в одно мгновение пронеслась на его лице: неузнавание собственного отражения, момент, когда он понял, что смотрит на себя, ужас, сознание непоправимости, боль, слезы.
— Проняло? Подумай еще раз о том, что я говорил тебе про исцеление. Держи зеркало. — я вложил его в руку Шамону, и потянул на выход Генку, который застыл, шокированный сценой.
— Зло! — начал было возмущаться Заморыш.
— Отвали, Генка! — огрызнулся я, и больше мы не произнесли ни слова по пути из больницы.
Рикардо Вилла осознал себя свежеиспеченным призраком, заключенным в построенной по его проекту и под его руководством Свибловой башне. Следующие две недели были худшими в его жизни, если такое посмертное существование можно было назвать жизнью. Итальянец мотался по своей пещере, с размаху влетая в непреодолимые границы башни, размеры которой он знал от и до. Он орал, но его никто не видел и не слышал. Он хотел бы забыться сном, но сон не входит в привилегии призраков.
А через две недели в ломокненском кремле вновь объявился великий князь Василий. На Свибловой башне зажгли костер. Глядя сквозь стены, словно через мутную воду, Рикардо видел костры на ближайших стенах и башнях — дальше обзора не было. Вновь Василий Иванович проходил по уже полностью законченной постройке, совершая еще один ритуал. Вновь резал себе ладонь и капли крови падали в огонь, вспыхивая множеством ярких брызг.
На последнем костре волна неземного света пронеслась через крепость, и распространилась дальше в город, насколько мог видеть Рикардо. Включился слух — впервые за две недели призрак мог слышать не только собственные плач, крики и проклятья.
— Слуги города! Я, от крови Рюриковой, обращаюсь к вам. — говорил князь. — Слушайте мог приказ. Охраняйте крепость сию и град сей Ломокну. Берегите ее от нечисти во плоти приходящей — от мертвечины и кровь сосущих вампиров. Ходите по путям, проложенным Карлом Ломоккой от семени Ормова, и завершенным мной, Василием Рюриковичем, и не давайте нечисти перейти к миру живых.
Каждое слово Рюрикова потомка огнем проходило через существо итальянского зодчего. После двух недель ада он обретал новый смысл существования. Разум, где бы он ни заключался в бестелесном призраке, противился, но сердце восприняло приказ как свой собственный выбор. Сумев двигаться после затихшей речи правителя и волны света, Рикардо понял, что видит в прясле стены рядом с собой своего собрата-итальянца.
Медленно, не веря своему счастью, он двинулся в его сторону, и тот тоже, заметив, полетел навстречу. Сажень, аршин, вершок — и вот зодчий проходит за границы Свибловой башни в стену — красный кирпич по бокам и белый камень внутри. Разговаривает с собратом по несчастью и загробной участи, находит других — как и предполагал Рикардо, вся сотня итальянцев превратилась в призраков, чтобы охранять покой ломокненцев.
Вскоре призраки выяснили, что могут также передвигаться и по улицам города, выходя через построенные ими ворота — трое больших и двое малых. Когда в городе появлялись зомби или вампиры, все призраки-защитники тут же узнавали об этом и летели по улицам уничтожать их. Так вскоре вся нечисть, особенно вампиры, таившиеся по домам и ведущие в неотличимый от человеческого образ жизни, были уничтожены. Мертвяки же просто десятилетие за десятилетием появлялись в городе всё меньше и меньше, покуда их не стало вовсе.