Ордер на возмездие
Шрифт:
И Мишаня пришел к такому же самому выводу.
– Значит, так, мужик, – веско сказал Борис Иванович, – деньги эти трать сам, если хочешь в тюрьму загреметь как фальшивомонетчик. А лучше – скрути купюры в трубочки и по одной затолкай их в задницу своему Сундукову, который тебе их дал, если, конечно не врешь. Изделие мы забираем. Времени у тебя два дня, если не объявишься, то я найду, кому «Иглы» продать. На базаре их не продают. Продавец на сегодня – я. Пошли, Мишаня, – вразвалочку Рублев пересек площадку.
– Надоело мне эту херню возить, – отозвался Порубов, –
– Мало набили, – сказал Комбат.
– Я же тебя, Батяня, за руки не держал, мог бы еще пару раз врезать.
– Ты вмешался, когда я хотел ему в живот кулаком садануть.
– У него бы кишки через живот полезли, и в работу он бы уже не годился.
– Я бы не со всей силы бил.
Под настороженными взглядами рабочих джип выехал за ворота. Тут же работники бросились в кабинет к хозяину. Тот сидел за столом бледный, перепуганный, приложив мокрое полотенце к подбитому глазу.
– Их остановить? – спросил слесарь.
– Не надо. Пошли все вон! – Матвею не хотелось, чтобы подчиненные видели его в таком виде. Но услужливость иногда не знает границ:
– Ваш ботинок достать?
– Я самого тебя сейчас в унитаз мордой затолкаю. Двери чтобы завтра были починены. А решетка на окне в туалете снята. Ночью чтобы работали! – вдогонку бросил слесарю Толстошеев.
Глава 12
Автомобиль, в котором ехал Сундуков, гээрушники потеряли из виду самым глупейшим образом. И водитель Сундукова для того, чтобы оторваться, не сделал ровным счетом ничего, просто так сложились обстоятельства. Джип Сундукова свернул в переулок, которыми так богат центр города, а фургон «Кока-колы» закрыл въезд в переулок. Когда же ярко выкрашенный фургон отъехал по приказу гээрушников, от джипа и следа не осталось.
Раздосадованные оперативники готовы были кусать собственные локти. В это время в джип на заднее сиденье уже садился Матвей Толстошеев.
– Что стряслось, Матвей? – Сундуков оглядывал своего компаньона с интересом и страхом. Под правым глазом Толстошеева темнел огромный синяк. – Что это с тобой, Матвей?
– Со мной? – передразнил Сундукова Толстошеев. – Я боюсь, как бы с тобой чего похуже не случилось.
– О чем это ты? Не пойму тебя.
– О чем, о чем… все о том же. Скажи им, чтобы вышли.
Джип заехал во двор, водитель и охранник покинули машину:
– Вы тут походите, покурите, – приказал Сундуков таким тоном, что даже если бы на улице лил дождь, а земля под ногами горела, то и охранник и водитель выполнили бы распоряжение хозяина.
– Ты, Антон Михайлович, кидануть меня решил?
– Матвей, окстись!
– Ты мне какие деньги дал? Меня чуть не убили, чуть кишки не вырвали! А ты сидишь, ухмыляешься, рожу невинную корчишь?
– Не кипятись, как чайник, спокойнее все рассказывай.
– Приехали ко мне два урода, Рублев со своим дружком, меня чуть по стене не размазали, чуть с землей не смешали. Что это за деньги?
– Деньги как деньги,
– Американских?! – почти провизжал Толстошеев. – Ты знаешь, что они фальшивые?
– Да ты что! Не может быть! – деланно бросил Сундуков.
– Ага, не может быть? Они у меня оружие забрали, вынесли прямо из подвала, загрузили и увезли!
– И что при этом сказали? – спросил Сундуков.
– Сказали, что… – могу передать дословно… сказали, чтобы я эти деньги свернул в трубочку и засунул тебе в задницу, понял? Ты понял меня? Я тебя никогда не подставлял, а ты меня за лоха держишь?
– Погоди, Матвей, разберемся.
– Что мне разбираться? Они потребовали еще сто тысяч сверху.
– Ты испугался?
– Ты бы тоже испугался, если бы тебе гранату в штаны засунули!
Испугался бы?
– В самом деле, гранату в штаны засунули?
Толстошеев был вне себя от ярости. Сейчас он дал волю своему гневу, раздражению и унижению, которые пережил.
– Товар, говорить, забрали?
– Забрали. Деньги оставили.
Охранник и водитель неторопливо ходили вокруг джипа. Стекла были подняты, но, тем не менее, они слышали раздраженные выкрики Толстошеева и нервные нотки в голосе своего хозяина.
– Чего они завелись? – спросил охранник у водителя.
– Хрен его знает, деньги делят, что ли…
– Они сказали, – продолжал Толстошеев все тем же раздраженным голосом, – что найдут, кому сбыть свой товар.
– Это еще как сказать, – философски заметил Сундуков. – Сбыть-то можно все, даже атомную подлодку, даже космический корабль, но на все надо время, на все нужен покупатель.
– Они найдут.
– Может, найдут, но не скоро. Денег я тебе, Матвей, дам и за издержки еще накину, чтобы ты не переживал. Меня самого подставили с деньгами. Работа у нас такая.
Толстошеев замолчал. Теперь его стала интересовать сумма, которую готов выложить Сундуков за моральные издержки и физический ущерб.
– Я подниму твой процент с десяти до двенадцати. Идет?
Толстошеев прикинул. Сумма выходила неплохая, так что можно, как говорится, и пострадать.
– Идет, – буркнул он.
– Деньги я тебе пришлю завтра утром, пришлю настоящие.
– Так значит, ты знал? Знал, Антон, что со мной фальшивкой рассчитываешься?
– Во-первых, не с тобой, Матвей, а с продавцами. Ты посредник, с тобой, кстати, я еще не рассчитывался. Я бы рассчитался с тобой хорошими.
– Значит, знал?
– Знал, – признался Сундуков. – Ну что с того? Скажи я тебе, что деньги левые, ты бы из игры вышел, перестал бы шустрить. А если бы и согласился, то вполне возможно, разволновался бы. Опять же неприятности, опять бы себя выдал.
Ты ничего не знал, убить тебя не убили, – Сундуков говорил властно – так, как он привык общаться с подчиненными. Ему было прекрасно известно, что и Толстошеев, и другие посредники, которые работают на него, никуда не денутся, слишком много он о них знает, слишком хорошо им платит. А если и позволяет иногда себе кого-то из них обмануть, так на то и бизнес.