Орел и Волки
Шрифт:
— Так, продолжай. Пока все смехотворно. Нет ли чего еще?
— Кое-что, командир. К Тинкоммию, прежде чем он отправился звать нас, присоединился еще один человек.
— И кто этот человек? Позволь мне догадаться… еще кто-нибудь из ближнего круга Верики, да?
— Да, командир. Так уж вышло, но это как раз тот человек, у кого гораздо меньше причин любить Рим, чем у его товарищей по оружию.
— Надо же, как все складно!
— И мне трудно поверить, — пожал плечами Катон, — что он просто прогуливался по штабным коридорам, когда Тинкоммий нашел Бедриака умирающим прямо около моей комнаты.
— Возможно-возможно. Однако исключать, что Артакс оказался там совершенно случайно, тоже нельзя. Есть у тебя еще доказательства его причастности к этому делу?
На лице Катона появилось озадаченное выражение, но прежде, чем он успел что-то ответить, в разговор встрял Макрон:
— Этот Артакс вообще сомнительный малый. Заносчивый тип, косо посматривавший на нас с самого нашего появления в гарнизоне.
— Но при этом продолжающий служить в ваших когортах, — заметил Квинтилл.
— Ну да… Но это лучший способ следить за нами.
— Нет, — покачал головой трибун. — Сомневаюсь, чтобы он состоял в каком-либо заговоре. Заговорщики стараются не высовываться, чтобы не оказаться под подозрением.
— Знаешь это по своему опыту, командир?
— Прислушиваюсь к голосу здравого смысла, центурион…
Некоторые люди просто не могут не цапаться, решил Катон, глядя на двоих римлян, сердито евших друг друга глазами. Но это ничего не меняло. Артакс сидел под надежным запором в дальнем закутке командного корпуса и, по глубокому убеждению юноши, знал что-то если уж не о заговоре, упомянутом Бедриаком, то хотя бы о нападении на охотника. Его нужно допросить, и как можно скорее.
— Командир, нам следует допросить Артакса. Он что-то скрывает от нас. Я в этом уверен.
— Ты в этом уверен? — саркастически переспросил трибун. — А на каком основании? Нутром, что ли, чуешь? Или задницей?
На это, чтобы не выказать себя дурнем, Катону сказать было нечего. Ведь и вправду, серьезных улик против Артакса у него не имелось, а все подозрения в причастности того к преступлению основывались на наблюдениях последних дней, странностях в поведении, диковинных совпадениях, но больше всего… чего уж греха таить, Катон и впрямь «чуял это нутром».
— Ага, значит, я прав? — На лице трибуна появилась легкая торжествующая улыбка. — Так, центурион?
Катон кивнул.
— Так вот, этот Артакс, насколько он близок к царю?
— Очень близок. Кровный родственник, и состоял в ближней свите, пока не вступил в когорту.
— Понятно. Похоже, из него может выйти просто образцовый союзник, и он занимает достаточно высокое положение, чтобы иметь право на уважительное обращение. Так?
— О да, командир.
— В таком случае предлагаю освободить его, и чем скорее, тем лучше, пока он не пересмотрел свое отношение к Риму. Учитывая деликатность ситуации, я не думаю, что мы вправе без крайней необходимости бросаться такими людьми.
— Командир, полезней сначала хотя бы переговорить с ним…
— Нет! Хватит, и без того вы уже натворили тут дел! Я приказываю освободить его, причем сейчас же, немедленно! Смотрите у меня, я проверю.
Квинтилл
— Если до меня вдруг дойдет, что вы попытались тянуть с выполнением полученного приказа, оба будете разжалованы в рядовые. Понятно?
— Так точно, командир.
— Я хочу чтобы завтра, когда мы отправимся на охоту, этот Артакс сопровождал царя. И если на нем окажется хоть царапина, я использую ваши яйца вместо пресс-папье.
Когда шаги в коридоре затихли, Макрон хватил себя кулаком по ладони.
— Выродок! Ну прямо сущий выродок! Ишь, заявился, учит нас, что да как. Кем он себя, на хрен, мнит? Юлием Цезарем, не иначе. Слышишь, Катон? Я говорю, кем он мнит себя? Эй, да что с тобой, парень? Очнись!
— Прости. Я задумался.
Макрон закатил глаза.
— Он задумался, а? Трибун приказывает освободить того, кого мы подозреваем, лишает нас единственного шанса хоть что-то понять во всей этой истории, а он, видишь ли, грезит! Ну-ка по-быстрому соберись. Тут действовать надо, а не думать.
Катон кивнул, но вид у него был отсутствующий.
— Ты не находишь это несколько странным?
— Странным? Как раз странным — нет. Ничего странного, типичное поведение для трибуна, вечно сующего во все нос.
— Да нет, я не о том.
Катон нахмурился.
— Тогда о чем?
— Да о том, что трибун знал о причастности к этому делу Артакса еще до того, как мы назвали ему его имя…
ГЛАВА 22
Лишь несколько сот жителей Каллевы выбрались за ворота, чтобы проводить царя на охоту, да и те пребывали отнюдь не в праздничном настроении, обычно сопутствовавшем подобным событиям. Горожане выстроились по обе стороны от дороги, многие с детьми на руках, и Катону с Макроном не мог не бросаться в глаза их изможденный, изголодавшийся вид. Впрочем, в самой изможденности не было ничего из ряда вон выходящего: даже в Риме, с его изобильным продуктовым снабжением и раздачей плебеям бесплатного хлеба, можно встретить на улицах толпы бродяг и нищих с признаками постоянного недоедания.
По настоянию трибуна Квинтилла оба центуриона ехали чуть впереди царских рабов и вереницы повозок, на которых везли дорожный припас и все необходимое для охоты. Перед ними на конских спинах покачивались представители мелкой племенной знати в свободных цветастых туниках и длинных штанах. Несмотря на утренний час, некоторые из них уже прикладывались к рогам для питья, громко переговаривались и смеялись, не обращая внимания на голодные глаза и впалые щеки угрюмо наблюдавших за ними людей. Во главе охотничьего отряда ехал сам Верика с родичами и свитой в окружении телохранителей, готовых мгновенно отреагировать на любую угрозу. Они бдительно озирали толпу на обочинах, не убирая рук с рукоятей мечей. Но приближаться к царю никто не дерзал, а кое-кто даже его и приветствовал, хотя такие возгласы звучали недружно и слабо. Люди молча смотрели на двигавшихся мимо разряженных всадников и встрепенулись только тогда, когда с ними поравнялись повозки, нагруженные окороками, закупоренными кувшинами и корзинами, полными хлеба и фруктов.