Орел нападает

Скэрроу Саймон

— Командир! — крикнул Катон еще издали.

Макрон поднял голову, он был чем-то расстроен. Завидев юношу, центурион выпятил подбородок и зашагал к своему оптиону.

— Нашел что-нибудь?

— Нашел, командир!

Катон, докладывая, едва сдерживал возбуждение.

— Неподалеку от главных ворот обнаружена яма, наполненная награбленным добром. Должно быть, дуротриги снесли туда всю добычу и собираются за ней вернуться. Командир, у нас есть шанс устроить засаду!

Макрон хмуро кивнул. Похоже, столь радужная перспектива его особо не взволновала.

— Понятно, — бесцветным голосом произнес он.

Только теперь Катон,

бодро отбарабанивший заранее заготовленную тираду, заметил, что центурион не в себе.

— Что стряслось, командир?

Макрон сглотнул.

— А мертвые тела ты видел?

— Тела? Нет, командир. Нигде. Как ни странно.

— Да. — Макрон поджал губы и ткнул пальцем в сторону колодца. — Тогда, думаю, они все там.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В убывающем вечернем свете тускло обрисовывался силуэт центуриона Гортензия, склонившегося над колодцем. Макрон и все остальные предпочитали держаться поодаль от незримо роящихся в воздухе духов. Диомед сидел один, прислонившись спиной к почерневшей стене разрушенного строения и уронив голову на руки.

— Грек у нас что-то совсем никакой, — промолвил Фигул.

Катон с Макроном переглянулись. В глазах обоих опять всплыла груда искалеченных, изрубленных тел, почти доверху заполнявших колодец. С учетом густой заселенности городка туда, видимо, были сброшены сотни людей и, что уж совсем поражало, животных. Налетчики не пощадили не только женщин с детьми, но и собак и овец, ясно давая понять британскому миру, какая страшная участь ждет тех, кто примет сторону Рима. Молодой оптион никак не мог отойти от шока. Перед его внутренним взором все еще стояло искаженное личико совсем маленького светловолосого мальчика, почти младенца, валявшегося на вершине кровавой горы. В голубых глазенках застыл смертельный ужас, в открытом ротике поблескивали крохотные белые зубки, на домотканой, пробитой ударом копья рубашонке темнели пятна засохшей крови. Увидев это, Катон отпрянул от превращенного в могильник колодца, сложился вдвое, и его вырвало желчью.

Теперь, получасом позже, юноша ощущал холод, усталость и ту глубокую душевную муку, какая обычно охватывает людей, впервые столкнувшихся с крайними проявлениями жестокости жизни. Однако Катон уже второй год служил под сенью орлов, находясь в постоянном соседстве с насильственной смертью. И эта суровая служба закалила его в большей степени, нежели можно было помыслить, но все же кровавая бойня, учиненная друидами Темной Луны, ввергла его в пучины отчаяния. А следом за этим чувством пришли и другие. В нем медленно поднималась, ища выхода, дикая ярость, а душу жгло страстное желание отомстить бешеным в своей кровожадности дикарям за их непомерные злодеяния.

Личико мальчика снова мелькнуло в его мозгу, и рука юноши, лежавшая на рукояти меча, непроизвольно сжалась. Те же друиды удерживали сейчас римскую семью и, несомненно, собирались подвергнуть ее не менее жуткой расправе.

Макрон заметил это движение. В какой-то момент он чуть было даже не положил по-отечески руку на плечо своего оптиона, чтобы ободрить и успокоить его. Центурион уже привык к юноше как к некоей своей неотъемлемой части и порой забывал, что тот пока слишком молод для отстраненного восприятия некоторых неприглядных сторон нелегкой воинской жизни. По

чести говоря, еще год назад вообще трудно было поверить, что долговязый неженка книжник, явившийся вместе с другими зелеными новобранцами в Германию наводить на тамошних варваров страх, продержится в армии хотя бы с неделю, а вот, поди ж ты, сейчас это совершенно другой человек. Какой-никакой, но он все-таки командир, побывавший в боях, отмеченный шрамами и, вон, гляди, наградой за доблесть, плюс к тому паренек не только отважен, но и неглуп. Такой может пойти далеко, если, конечно, превратности службы не сведут его раньше в могилу. Правда, воспитание у него подгуляло: дурачок рос во дворце. Он и по сей день склонен к своему книгочейству, но вот чего Макрон и вовсе уж не мог понять — к какому-то болезненному самоедству. Вечно что-то обдумывает, переживает по пустякам, опутывает себя клубком каких-то заумных соображений. Нет, думать вредно, тут не о чем говорить.

Макрон пожал плечами. А ведь стоит юнцу стать маленько попроще, мигом бы упростилась и вся его жизнь. Сам Макрон не считает нужным копаться в себе. Это лишь путает человека, мешает ему делать дело. Столь бессмысленное занятие лучше оставить на долю бездельников, расплодившихся в Риме. И чем скорее Катон это уразумеет, тем будет лучше для него самого.

Фигул все поглядывал в сторону Диомеда, чье поведение, видимо, возмущало его. Ну можно ли так бесстыдно выставлять напоказ свои чувства?

— Ох, уж эти мне греки! Готовы из всего сделать драму. Слишком много трагедий идет в их театрах. А комедий практически нет, вот в чем закавыка.

— Этот человек лишился семьи, — тихо произнес Макрон. — Так что, будь добр, заткнись, пока тебя не заткнули.

— Слушаюсь, командир.

Фигул выждал с минуту, а потом с независимым видом потопал в другой конец площади. Может, там сыщется, с кем поболтать. Пока центурия ожидает приказов, надо же чем-то заняться.

Решив, что увиденного достаточно, Гортензий деловито направился к Макрону.

— Кровавое дело.

— Так и есть, командир.

— Пожалуй, правильней всего будет засыпать и заровнять эту яму. Вместе с телами. У нас все равно нет времени похоронить их, как положено. Да и не знаю я, как это положено по местным обрядам.

— Можно спросить Диомеда, — предложил Макрон. — Он наверняка знает.

Они оба повернулись и посмотрели на грека. Тот, подняв голову, не сводил глаз с колодца. Черты лица его были искажены, губы дрожали.

— По-моему, сейчас не стоит, — решил Гортензий. — По крайней мере, лучше повременить. Я присмотрю за ним, а ты займись ямой.

Макрон кивнул, но тут ему в голову пришла еще одна мысль.

— А что делать с грудой добра, найденного моим оптионом?

— А что тут делать?

Катон с удивлением поднял глаза на старшего офицера, даже не давшего себе труда призадуматься, что может значить такая находка. Но прежде чем он успел выразить свое изумление вслух, Макрон опять подал голос.

— Оптион утверждает, что налетчики непременно вернутся сюда за добычей.

— Утверждает?

Гортензий сердито воззрился на сопляка, осмелившегося вообразить, что он может проникать своим скудным умишком в самые сокровенные планы врага.

— Иначе, командир, какой им смысл прятать награбленное в одном месте?

— Кто знает? Может быть, это своего рода приношение здешним богам?

— Я так не думаю, — спокойно ответил Катон.

Гортензий нахмурился.