Орел стрелка Шарпа. Золото стрелка Шарпа
Шрифт:
Шарп стоял в противоположном конце комнаты, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица и не показать гнева и презрения, которые он испытывал. Лейтенант выглянул в окно. Полк вернулся в Пласенсию, сейчас они находились во дворце Мирабель, где размещался временный штаб Уэлсли. Шарп разглядывал улицу и набегающие друг на друга крыши бедняцких хижин, теснящихся за городскими стенами. По улице проезжали экипажи с великолепными, роскошными кучерами в ливреях – испанские дамы в вуалях спешили куда-то по своим таинственным делам.
Батальон добрался сюда накануне вечером, раненых доставили на
Дверь открылась, и в комнату вошел подполковник Лоуфорд, лицо которого оставалось совершенно непроницаемым. На нем не было ничего похожего на оживление, которое Шарп заметил, когда они встретились пять дней назад. Лоуфорд окинул присутствующих холодным взглядом, – как и все остальные в армии Уэлсли, он чувствовал себя униженным и опозоренным потерей королевского знамени.
– Джентльмены, сэр Артур сейчас вас примет. Десять минут.
Симмерсон прошел в открытую дверь, Гиббонс – за ним. Форрест показал Шарпу, чтобы тот был следующим, но Шарп остался стоять на месте. Майор улыбнулся ему безнадежной улыбкой человека, опутанного паутиной вины и оказавшегося в самом центре кровавой бойни.
Генерал сидел за простым дубовым столом, заваленным бумагами и нарисованными от руки картами. Симмерсону негде было сесть, поэтому четыре офицера выстроились перед столом, словно нашкодившие школьники перед разгневанным директором. Лоуфорд остался стоять за спиной генерала, который не обращал на них никакого внимания, только писал что-то на листе бумаги. Наконец он закончил, его лицо словно окаменело.
– Ну, сэр Генри?
Взгляд сэра Генри Симмерсона метался по комнате, точно он пытался отыскать вдохновенные слова, написанные на стенах кабинета. Голос генерала звучал холодно. Полковник облизал губы и откашлялся.
– Мы уничтожили мост, сэр.
– И ваш батальон.
Это было сказано тихо. Шарп уже видел Уэлсли в таком состоянии, когда тот прятал гнев за тихими, внешне ничего не значащими словами.
Симмерсон фыркнул и вскинул голову:
– В этом нет моей вины, сэр.
– Ах так! – Брови генерала полезли вверх, он положил перо и откинулся на спинку кресла. – А чья в этом вина, сэр?
– С сожалением должен вам сообщить: лейтенант Шарп ослушался приказа, доведенного до его сведения несколько раз. Майор Форрест свидетель: я отдавал приказ лейтенанту Гиббонсу, который затем передал его Шарпу. По вине лейтенанта Шарпа батальон лишился прикрытия, он нас предал. – Симмерсон говорил уверенно и с чувством, заранее приготовив обвинительную речь. – Я прошу вас, сэр, отдать лейтенанта Шарпа под суд военного трибунала…
Уэлсли поднял руку и остановил поток слов, бросил короткий взгляд на Шарпа. В голубых глазах генерала было что-то пугающее, они смотрели и оценивали, но понять, о чем думает сэр Артур
– Вы слышали этот приказ, майор?
– Да, сэр.
– А вы, лейтенант? Что произошло?
Гиббонс вскинул брови и посмотрел на Шарпа. Его тон был скучающим, высокомерным.
– Я передал лейтенанту Шарпу, что он должен расставить своих стрелков в соответствии с приказом полковника Симмерсона, сэр. Он отказался. Капитан Хоган встал на сторону Шарпа.
Симмерсон казался довольным. Пальцы генерала выбивали дробь по столу.
– Ах да, капитан Хоган. Я видел его час назад.
Уэлсли вытащил листок бумаги и принялся его внимательно изучать. Шарп не сомневался, что это самое настоящее представление. Уэлсли прекрасно знал, что написано в бумаге, но специально нагнетал напряжение. Голубые глаза снова остановились на Симмерсоне, голос звучал почти ласково:
– Я прослужил вместе с капитаном Хоганом много лет, сэр Генри. Он был в Индии. И я всегда считал его человеком, которому можно доверять.
Уэлсли поднял брови, словно приглашая Симмерсона выдвинуть свои возражения. Тому не оставалось ничего иного, как принять приглашение.
– Хоган – инженер, сэр. Ему трудно в полной мере разобраться в целесообразности размещения воинских подразделений. – Симмерсон был ужасно собой доволен, всячески стремился продемонстрировать генералу, что, несмотря на политические разногласия, не держит на него зла.
Где-то громко пробили часы – десять долгих, четких ударов. Пальцы Уэлсли по-прежнему выбивали барабанную дробь на столе, а потом он неожиданно посмотрел на Симмерсона. Очень пристально.
– В вашей просьбе отказано, сэр Генри. Я не отдам лейтенанта Шарпа под суд военного трибунала. – Он помолчал немного, потом заглянул в бумагу и снова уставился на Симмерсона. – Кроме того, нам необходимо принять ряд решений насчет вашего батальона, сэр Генри. Так что, я думаю, вам следует немного задержаться.
Лоуфорд направился к двери. Голос Уэлсли был жестким, холодным, безапелляционным, а вот Симмерсон взорвался и возмущенно завопил:
– Он потерял мое знамя! Он не выполнил приказ!
Кулак Уэлсли с грохотом опустился на стол.
– Сэр! Я знаю, какой приказ он нарушил! Я тоже не подчинился бы такому приказу! Вы предлагали ему послать стрелков против кавалерии! Это так, сэр?
Симмерсон промолчал. Он был потрясен взрывом гнева, который окатил его удушающей волной.
Уэлсли продолжал:
– Во-первых, сэр Генри, вам не следовало переводить свой батальон на другую сторону моста. В этом не было необходимости, вы зря потратили драгоценное время и повели себя как идиот. Во-вторых, – Уэлсли загибал пальцы, – только полнейший кретин выставляет небольшой отряд против кавалерии. В-третьих, вы опозорили армию, на создание которой я потратил целый год, перед врагами и союзниками. В-четвертых, – голос Уэлсли походил на хлыст, наносящий безжалостные удары, – в этой жалкой битве только лейтенант Шарп проявил себя должным образом. Насколько я понимаю, сэр, он сумел отбить один из двух потерянных вами штандартов, а кроме того, захватил французскую пушку и успешно ею воспользовался против наших врагов. Это так?