Орел-завоеватель
Шрифт:
Он поднял голову и ухмыльнулся Катону.
— Если эта кампания затянется на несколько лет, глядишь, даже ты сможешь выбиться в центурионы.
Катон улыбнулся, сочтя это не более чем шуткой. Все шансы были за то, что остров покорят куда раньше, чем высшее командование сочтет его достаточно зрелым и опытным воином для назначения командиром центурии. В конце концов, ему было всего лишь семнадцать лет, а должность центуриона не для зеленых юнцов. Если когда-то он и получит ее, то этого придется ждать годы.
Юноша вздохнул и протянул восковую табличку, с которой работал.
— Отчет о численности боеспособного
Макрон отмахнулся от таблички. Сам он и читал, и писал с трудом, а потому предпочитал не делать ни того ни другого, всецело переложив письменную работу на плечи своего оптиона, благо тот получил прекрасное столичное образование, и командир твердо верил, что со всяческой писаниной в шестой центурии теперь полный порядок.
— Ну, что там?
— Шестеро наших легионеров в полевом лазарете, и двое из них вряд ли выживут. А еще троих, хотя жизни их и вне опасности, по словам главного хирурга, придется уволить со службы. Сегодня пополудни их необходимо доставить к побережью. К концу текущего года они должны вернуться в Рим.
— И что тогда? — Макрон печально покачал головой. — Жалкое пособие, на которое не прокормиться, и перспектива до конца дней просить милостыню на улицах. Право же, не та жизнь, за которую стоит цепляться.
Катон кивнул. В детстве он видел увечных ветеранов, выпрашивавших подаяние в грязных нишах форума. Для лишившихся здоровья людей это было единственной возможностью выжить, и, возможно, смерть и вправду была бы для многих из них лучшим выходом.
Катон неожиданно представил себя в роли убогого калеки и невольно поежился. У него не было семьи, так что в случае беды ему не приходилось рассчитывать на чью-либо помощь. Единственным человеком вне армии, которому он, может быть, не был безразличен, являлась Лавиния, но сейчас она вместе с другими рабынями и рабами из свиты матроны Флавии, супруги командира Второго, находилась на пути в Рим. Однако на нее рассчитывать нечего. Не говоря уж о том, что Лавиния не распоряжалась собой, Катон не слишком наделся на то, что такая красавица сможет любить калеку. И будет ли ему легче, если она останется с ним из жалости или из ложно понятого чувства долга? Макрон уловил перемену в настроении молодого человека и сам подивился тому, насколько он чуток к переживаниям паренька. Все оптионы, каких он знал до сих пор, были заурядными солдатами, чуть получше или чуть похуже, но Катон — совсем другое дело. Смышленый малый, грамотей и вместе с тем храбрый и находчивый воин, уже успевший проявить себя в деле. Другой на его месте нос бы задирал, а этот не высовывается. Надо думать, этот паренек далеко пойдет, если, конечно, проживет достаточно долго, чтобы успеть продвинуться. По правде сказать, Катон вызывал у своего командира смешанные чувства, он удивлял его, порой забавлял, а порой и восхищал.
— Не вешай нос. С тобой все обойдется. Раз уж тебе повезло остаться в живых, оказавшись в самом горниле еще зеленым новобранцем, значит, тебе на роду написана долгая жизнь. Не унывай!
— Есть не унывать, командир, — тихо отозвался Катон, прекрасно понимая, что это лишь слова утешения. Смерть не щадит никого, даже таких, как Бестия, — опытных, несгибаемых и умелых бойцов.
— Итак, на чем мы остановились?
Катон посмотрел вниз на восковую табличку.
— Еще один раненый с резаной раной бедра быстро идет на поправку. Он в лазарете, но через несколько дней встанет на ноги. Кроме того, у нас четверо ходячих раненых — эти все скоро вернутся в строй. Но на данный момент полностью боеспособными можно считать лишь пятьдесят восемь легионеров.
— Пятьдесят восемь, — хмуро повторил за ним Макрон. Бритты изрядно потрепали шестую центурию. На остров высаживались все восемьдесят бойцов, а теперь, спустя несколько дней, потеряно уже восемнадцать.
— Замены планируются, командир?
— Чтобы кем-то кого-либо заменять, надо доставить резервы из Галлии. Чтобы организовать переправу людей через пролив из Гесориакума, потребуется как минимум неделя.
— Так что пополнение мы получим не ранее чем после следующего сражения.
— Следующего сражения? — Катон выпрямился. — Какого сражения, командир?
— Не дрейфь, парень, это еще не самое худшее, — усмехнулся Макрон. — Легат собирал командиров и сообщил, что он получил весточку от командующего. Похоже, нам предстоит переправа через реку. Славную, большую, широкую реку. А на том берегу нас, ясное дело, будет ждать Каратак со своим войском… колесницами и всем прочим.
— А далеко ли это отсюда, командир?
— В одном дневном переходе. Судя по всему, Авл Плавт не собирается отираться возле реки. Он начнет переправу, как только мы подойдем.
— Но как же мы до них доберемся, до этих бриттов? — спросил Катон. — Я имею в виду, как мы переберемся за реку? Есть ли там мост?
— Неужто ты думаешь, что бритты оставили бы там мост, если бы он и существовал? Специально для нас, чтобы облегчить нам переправу? — Макрон устало покачал головой. — Нет, мостом там и не пахнет, а как нам перебираться, на сей счет командованию еще предстоит поломать голову.
— Думаешь, Плавт бросит нас форсировать реку первыми?
— Сомневаюсь. Бритты нас основательно потрепали, и люди еще не оправились. Ты наверняка сам это чувствуешь.
Катон кивнул, ибо в последние дни в легионе действительно ощущался упадок боевого духа. Более того, ему довелось слышать шушуканье, в котором вина за все тяжкие потери, понесенные легионом с момента высадки на британскую почву, безоговорочно возлагалась на одного лишь легата. То, что Веспасиан сражался с противником в передних рядах бок о бок с простыми солдатами, для большинства легионеров, особенно тех, которые лично не были свидетелями явленной им отваги, значения не имело. Да и вообще, между легионерами и командирами, младшими командирами и старшими, короче говоря, между всеми и всеми накопилось множество обид и претензий, что, в свете предстоящих боев с бриттами, внушало серьезные опасения.
— Лучше бы нам выиграть это сражение, — тихо промолвил Макрон.
— Да, командир.
Оба помолчали, глядя на мерцающие язычки пламени в жаровне. Потом желудок центуриона забурчал, да так громко, что это тут же вернуло его мысли на более прозаическую стезю.
— Я страшно проголодался. Есть у нас что-нибудь?
— Там, на столе, командир.
Катон жестом указал на темную буханку хлеба и ломоть засоленной свинины в оловянной миске. Маленький кувшин с разбавленным водой вином стоял возле мятой серебряной кружки, трофея, добытого Макроном в одной из предыдущих кампаний. Бросив взгляд на свинину, центурион нахмурился: