Оренбургский платок
Шрифт:
Запечалимся да и заведём всем девишником:
– Пряди, пряди, веретёнце,Пряди, не ленись.Вейся, вейся, нитка, тоньше,Тоньше и не рвись.Чтоб свекровка, злая мать,Не могла сказать:«Нитки толсты, нитки плохи,Не умеешь прясть…»А ребят всё нет как нет.
С вечора не должны б забыть дорогу.
Может, заблудились?
Ну и блудите!
И давай распекать их в подергушках-повертушках [19] . Не надобны нам такие раздушатушки!
19
П
За Лизой чудит Федюня:
– Через Мишу свет не вижу,Через Петю хлеб не ем.Через Васю дорогогоС ума спятила совсем.А Луша:
– Куплю ленту в три аршина,К балалайке привяжу.Тебе, милый мой, на память,А я замуж выхожу.А Фёкла:
– Треплет, треплет лихорадка,Треплет милова мово.Затрепи его сильнеяЗа измену за ево.А Маруся:
– Ты не стой у ворот,Не приваливайся.За тебя я не пойду,Не навяливайся.Не отламывала жали и я своему Лёне.
Как гаркну не на всё ль Жёлтое:
– Невесёлый нынче вечер.Не пришёл пастух овечий!А грешила.
Не было вечера, чтобушки не пришёл.
Задержится, глядишь, со стадом. А пойди петь про него, а как зачни душа душу звать – вот он уже спешит-идёт, каблучками стёжку жгёт. Вот уже на пороге, заносит скорую весёлую ноженьку через порожек и улыбается, улыбается, улыбается.
Да не один. С дружками да с гармошкой!
Всвал покидают девчата в угол спицы, мотушки [20] , веретёна. Ой, устали! Погляньте, как устали! Ой, отдыхать!
Задуют лампу да и айдатеньки всей брехаловкой в проминку по Жёлтому с песнями под гармошку.
20
М о т у ш к а – клубок пряжи, ниток.
Парубки затягивают первой свою наилюбимую:
– На крутом бережку у Яикушки…Там случилось диво дивное:Оженился там молодой казак,Взял невесту себе саблю вострую.Как свахи его сестры родные:Самара, Уфа и Исеть-река.Обвенчала его кровь горячая,В поезду-то был развороный конь.И родился у них, у четы молодой,Оренбургский казак, богатырь удалой.Стал по бережку он тут похаживать,Орду поганую поколачивать.Правой ручкой махнёт – улица,Левой ручкой махнёт – переулочек…У Лёни была своя любимая песня. Вот эта…
Правда, сам он не пел. Всё стеснялся.
А вот послушать любил.
Ветер по полю шумит,Весь казак в крови лежитНаПобрались за руки. Невспех идём себе. Идём…
Кто поёт, кто подпевает.
А кто и пенье милованьем сладит…
Не беда, какая парочка споткнётся. Приотстанет.
Через минуту-другую нагоняют. Рады-радёшеньки. Сияют. Поцелуй нашли!
А у меня с робким Лёней – ну тишкину мать! – ни находок, ни разговору. А так… Одни междометия… Горькия…
А каюсь…
В корявой башке моей всё свербела сладкая теплиночка:
«Миленький мой Лёнька,Мой хороший Лёнька,Ты за талию меняПотихоньку тронь-ка!»Да куда!
Мой сватачок [21] читать мысли мои не мог и на самом близком отстоянии. А по части троганий и вовсе не отважистый был.
Крепче всего выходило у него багровое молчание.
По лицу вижу, вкрай зудится что сказать. Да рта открыть смелости Боженька не подал…
А и то ладно. А и то сердечку отрада…
Погуляем с часочек, там и вновки [22] делу честь.
5
21
С в а т а ч о к – женишок.
22
В н о в к и – снова.
Изнизал бы тебя на ожерелье да носил бы по воскресеньям.
Княжил тёплый май.
Цвели ромашишки.
Из села Крюковки – это такая дальняя даль, где-то на Волге, под Нижним, – понаехали мастеровые строить нам станцию.
Бегал там один дружливый гулебщик с гармошкой.
Исподлобья всё постреливал.
А наведу на него смешливый свой глаз – тут же отвернётся.
Поначалу отворачивался, отворачивался.
А потом и перестань.
На обкосках [23] подступается, шантан тя забери, с объяснением:
– Говорю я, Нюра, напряминку… Человек я простой…
– Что простой, вижу. Узоров на тебе нету.
– Знаешь, Нюра, как ты мне по сердцу…
– Кыш, божий пух! – смеюсь. – Кыш от меня!
– Чать, посадил бы в пазуху да и снёс бы в Крюковку…
– Ой, разве? Чирей тебе на язык за таковецкие слова!
– Да-а… Такая к тебе большая симпатия. Не передам словами…
– А чем же ты передашь-то? Гармонией?
23
О б к о с к и – гуляние в честь окончания сенокоса.