Орион и завоеватель (Орион - 4)
Шрифт:
– Я сильнее тебя, Орион, - дразнил меня Атон.
– Я быстрее и сильнее. Неужели ты думаешь, что я дал своему созданию больше сил, чем имею сам?
Он выставил левую ногу, и я ударил в нее, а потом, перехватив копье обеими руками словно дубинку, стукнул тупым концом по его шлему. Зрители охнули. Атон отступил назад, забыв на мгновение про насмешки.
Я лихорадочно размышлял: "Если он победит меня, Неоптолем выиграет свой спор с Одиссеем, и кто-то из потомков его внука даст жизнь Олимпиаде. Но если победителем окажусь я, Одиссей одолеет Неоптолема... Что же тогда случится с царским родом Эпира? Неужели именно поэтому Атон принял человеческий облик и вмешался в битву: он хочет, чтобы я был убит и Олимпиада родилась через тысячу лет, когда настанет ее время".
Мы бились. Но мысли ослабляли мою уверенность, я не знал, что предпринять. И каждый раз, ловя на себе взгляд золотых глаз Атона, с насмешкой взиравшего на меня из-под бронзового шлема, я вспыхивал гневом. _Развлечения ради. Он играет со мной, со всеми смертными, дурачится, ломая их жизни, лишая их надежды... Как кошка играет с мышью_.
Мне казалось, что поединок длится уже не один час. Атон постоянно наносил мне легкие раны, меня покрывали порезы и царапины. Я не мог пробить его щит. Атон действовал столь же быстро, как и я; наверное, он был даже быстрее, мало того, он предугадывал все мои выпады и успевал защититься.
Однажды я едва не достал его. Я ударил его прямо в лицо, и он поднял щит, на мгновение утратив возможность видеть меня. Тогда я стукнул древком копья по его лодыжкам, он споткнулся и упал на пыльную землю, успев, однако, прикрыться длинным щитом, защитившись от удара. Наконечник моего копья застрял в щите, и мы принялись возиться, словно два шута: я пытался извлечь копье из его щита, он же старался подняться на колени, а потом и встать.
Теснясь вокруг нас, зрители встали от волнения. Наконец я вырвал копье, но отлетел в толпу, споткнулся о чью-то ногу и упал.
Атон оказался надо мной, прежде чем я успел моргнуть. У меня не было щита, я не мог защититься. Облаченный в панцирь, он вырос надо мной тенью на фоне яркого неба. Солнце исчезло за спиной Атона, и он замахнулся, чтобы погрузить наконечник копья в мое сердце. Я не мог сделать ничего другого - и ударил копьем в низ его живота. Так мы оба сразили друг друга, вскричали в предсмертной муке, и мир сделался холодным и черным.
26
Я очнулся от боли и медленно раскрыл глаза. Я вновь оказался у вершины Арарата. Я лежал, но снег более не покрывал меня. Он подтаял, и я видел над собой ясное синее небо, такое яркое, что глазам было больно смотреть на него. Снежно-белая лисица кусала меня за руку. Это была самка, насколько я мог судить по ее раздувшемуся брюшку.
"Значит, настала весна, - подумал я.
– Ей не хватает пищи в этой скалистой пустоши, и она готова есть трупы".
"Но я не мертв..." Пока еще. Автоматически отключив рецепторы, воспринимавшие боль, я мгновенно схватил лисицу левой рукой за горло; движение мое было столь быстрым, что она не успела даже тявкнуть. Я съел ее целиком, сырой, с нерожденными лисятами и внутренностями, ощущая, как силы вливаются в мое тело. Правая рука на некоторое время вышла из строя, хотя я остановил кровотечение и перевязал рану, которую нанесла мне лисица, ее же собственной шкурой.
Мне потребовался не один день, чтобы спуститься с вершины Арарата. Почти всю зиму я пролежал в снегу, балансируя между жизнью и смертью, пока Атон и Гера порознь или вместе использовали меня, желая, чтобы я обеспечил им продление рода Неоптолема, дабы Олимпиада появилась на свет.
Теперь я вел образ жизни, соответствовавший моему имени: добывал пропитание охотой, подкарауливая крошечных грызунов, которые только начинали выбираться из зимних норок, выслеживал горных коз на склонах, а потом гнал несколько дней дикого коня, пока он не упал от изнеможения. Спустившись на равнину к дальним дымкам селений, я ощутил, что моя рука исцелилась и обрела прежнюю силу.
Пришлось вновь заняться разбоем. У меня не оставалось другого выхода. Я должен был возвратиться в Пеллу и выполнить поручение ненавистной Геры, презирая себя за повиновение ей. Я крал коней, грабил амбары, вламывался в дома, угонял отбившийся от стада скот, не брезговал ничем, чтобы остаться в живых. Я старался держаться подальше от людей, когда это было возможно, и вступал в бой, лишь не имея иного выхода. Но я никогда не убивал людей хотя нескольких и пришлось бросить, поломав им конечности.
Я двигался на запад, приближаясь к Европе, Греции, Пелле, Филиппу, Александру и Гере. Теперь я не испытывал сомнений: Олимпиада была Герой всегда. Ее колдовское могущество было по плечу лишь творцам.
Я ехал ночью и днем, спал лишь изредка, возвращавшиеся силы дарили мне бодрость, я не чувствовал усталости и все время подгонял себя, чтобы вернуться в Пеллу как можно быстрее. В редкие ночи, когда я позволял себе спать, Гера являлась мне во снах, но более не манила своей жестокой любовью. Она повелевала: так госпожа приказывает самому ничтожному из своих рабов. Она призывала меня к себе, торопила, требовала, чтобы я спешил. И я старался как мог, избегая главных дорог и больших городов, пересекал целые страны за считанные дни, охотой или кражей добывая все необходимое для жизни. Я продвигался все дальше и дальше на запад, и наконец дорога привела меня к Халкедону.
Эта крупная гавань превышала величиной Пеллу, но уступала Афинам. Бизантион располагался прямо напротив нее на другом берегу Боспора. Кривые улочки, змеясь, сползали по склону от городской стены к пристаням. Ветхие и облезлые дома явно нуждались в ремонте. Переулки пропахли помоями, даже главная площадь казалась грязной и неухоженной. Однако гостиницы и таверны имелись в изобилии, и чем ближе я подходил к причалу, тем чаще они попадались на улицах. Группы подвыпивших моряков и остроглазых купцов теснились перед стойками, устроенными в фасадах домов: они пили, сплетничали, заключали сделки, продавая все что угодно, от македонской древесины до рабов, доставленных из-за Черного моря со степных просторов.
Самым бойким местом в Халкедоне был невольничий рынок, находившийся возле причалов. Я не собирался задерживаться там. Минуя толпу, я искал, где можно дешево переправиться в Бизантион. В набедренной повязке я припрятал горстку монет; мне удалось их отобрать у торговца конями, который допустил фатальную ошибку, взяв с собой всего лишь четырех стражников.
И тут, проталкиваясь сквозь толпу, запрудившую рыночную площадь и даже выплескивавшуюся с нее на улицу, которая вела к причалам, я увидел Гаркана.