Орки плачут ночью

Капустин Вад

Лилиан мрачно посмотрел вслед жене, потом обернулся к незваному гостю.

– Все понял? Вали отсюда, – сказал эльф, и Севка бросил взгляд на кольцо переводчик, подозревая, что ослышался. Однако тон Лилиана не оставлял никаких сомнений в точности перевода. Как и его следующие слова: – И чтобы я тебя здесь больше не видел, ясно? Это моя женщина и мои дети.

Севка

не сразу нашелся, что ответить. Да и что он мог сказать парню, взявшему на себя ответственность за его девушку и готовому стать отцом его детей, наверняка, много лучшим отцом, чем мог бы быть сам Мясоедов.

– Но, – он попытался что-то промямлить насчет встреч с детьми, но эльф не дал ему договорить:

– И никаких «но»! Сегодня ты приходил сюда в последний раз. Для всех нас так будет лучше.

И опять Севка не нашел возражений. Эльф был прав – так было лучше для всех. Полуорк молча кивнул и направился к дверям, затем оглянулся на Мэна. Кажется, его «дела» тоже были связаны с Лилианом.

– А что ты скажешь мне? – лениво растягивая слова, спросил авалонский владыка.

– И ты убирайся отсюда, малек, тебе нечего здесь делать, – неприветливо буркнул Лилиан.

– А ведь ты приносил мне вассальную присягу, – напомнил полуэльф. В голосе его слышался арктический холод. Лилиана это не смутило:

– Это было тогда, когда я принадлежал к клану Лонгов. Сейчас Лилиана Лонга больше нет. Перед тобой зиртанский гном, принц – консорт страны Западных гор.

– Однако гномы нынче подросли, – пробормотал Мэн, смерив оценивающим взглядом почти двухметровую фигуру «зиртанского гнома». Каким-то невероятным образом, ему удалось посмотреть на бывшего Лонга сверху вниз. Мэн развернулся, чтобы уйти, но, услышав оклик, медленно повернул голову.

– Эй, ты! – в голосе Лилиана звучало недовольство, как будто он сам не понимал, зачем это говорит. – Если тебе вдруг понадобится поддержка армии зиртанских гномов, пришлешь мне вестника.

– Спасибо! – по лицу Мэна скользнуло слабое подобие улыбки. – Я запомню. К звездолетке друзья сначала шли молча, думая каждый о своем.

– Видал? – спросил Мэн, криво улыбаясь каким-то своим мыслям.– Мужика все кинули – родной брат, клан, любимый сын. Стоял на грани самоубийства. И вот ему чудом удалось выкарабкаться и получить огромную власть. И что же? Он ничему не научился! Стоило мне только попросить о помощи, он сразу согласился – просто потому, что когда-то опрометчиво дал мне клятву! И Бель точно такой же. Дарвинисты не зря твердят о естественном отборе. Да все эти Лонги, гномы, даже твои орки просто не могут выжить. Слишком прямые и честные всегда погибают первыми! А на Кьяре такие живут и даже ухитряются иногда побеждать, – он помолчал, а потом снова заговорил. – Знаешь, я очень молод даже для сирфа, но рядом с ними часто кажусь себе подлым, грязным и старым, как галактика. Наверное, потому, что я потомок выживших. И Богодан прав – на кой хрен нужна такая вселенная, в которой всегда выживают такие, как мой старший брат? Ты когда-то правильно сказал, что Кьяра – это заповедник. Но это мой заповедник, и я здесь чувствую себя не владыкой, а скорее сторожевым псом. И пусть мне в этом мире тесно и уже немного скучно, но я буду сидеть тут до тех пор, пока не обеспечу Кьяре покровительство Земли и защиту КС. В общем, можешь передать Жарко, что я согласен. Он знает, о чем идет речь.

– Передам, конечно, – рассеянно обещал Мясоедов, и чтобы не забыть, сделал запись в матюгальнике – так в просторечии назывался коммуникатор патрульного.

Мэн еще что-то говорил, но Севка не слушал и только машинально кивал, погруженный в свои мысли. Он был немного задет изменой девушки и понимал, что зря вернулся на Кьяру, хотя и не ощущал себя несчастным. Здесь больше не было ему места.

Но, хотя Дора выглядела вполне довольной жизнью, а будущее детей казалось обеспеченным и надежным, и во всем случившемся не было никакой Севкиной вины, он сейчас почему-то чувствовал себя не полуорком, а самой настоящей стопроцентной свиньей.