Орли, сын Орлика
Шрифт:
– Не верю!
– Вы говорите это, поскольку не знакомы с моей Лейлой.
– Все женщины слабые и лживые.
– Не все, – резко и веско сказал персиянин, как отрубил.
– Да вы больны!
– Повторяю: вы не говорили с моей Лейлой. А если бы поговорили хоть пять минут…
– Жажда любви ослепила вас!
– Наоборот, любовь подсказывает мне, что Лейла никогда не сделает ничего плохого своему возлюбленному. То есть мне.
Де Бруси собирался что-то ответить, но персиянин вдруг резко остановился, вытянулся и прошипел:
– Ш-ш-ш!..
Это было настолько неожиданно, что француз налетел на него, а затем замер рядом с ним. В этот момент словно бы нарочно на месяц наползла тучка, потому вокруг решительно ничего не было видно. Приходилось разве что прислушиваться.
– Разве вы не слышите? – прошептал Дариуш.
– Что? – изумился де Бруси. Но персиянин уже побежал на полусогнутых ногах куда-то в сторону, потянув за собой француза и хрипло приговаривая:
– За мной! Быстрее, месье, быстрее, не медлите!
В паре десятков шагов по правую сторону от караванной тропы чернела крохотная ложбинка, заросшая каким-то чахлым кустарником: казалось, Дариуш направлялся именно сюда.
– Месье, пожалуйста… – начал было француз, однако в ответ услышал разгневанно-хриплое:
– Цыц! Ни слова!!!
– Что-о-о?! Да как вы только смеете обращаться подобным образом к…
– Молчите!!! Ради вашего Бога и моего Аллаха – молчите!
Едва лишь они упали под кустарники, как де Бруси услышал глухой топот большого количества ног. Высушенная безжалостным дневным солнцем земля едва ощутимо загудела.
– Что оно к черту…
Не дожидаясь более громкого проявления эмоций, персиянин изо всех сил зажал ладонью рот француза и зловеще прошептал:
– Кажется, с нашим караваном случилось большое несчастье.
– То есть? – сквозь прижатую к губам ладонь промямлил де Бруси.
– Разбойники… – едва слышно выдохнул Дариуш.
Тучка игриво выпустила месяц из своих объятий, и тогда в сказочно-серебристом сиянии открылась картина: воздев огромные столбы пыли, к авангарду и арьергарду каравана одновременно неслись две группы всадников. Над их головами ярко сверкали кривые клинки. Увидев это, де Бруси попробовал было вырваться из рук персиянина, но тот не позволил, лишь прошипел раздраженно:
– Тише, месье, тише!
Однако француз не сдавался: там, на караванной тропе звенит сталь, звучат вскрики, ржут кони, ревут верблюды – а они прячутся здесь, в кустарнике?! Почему этот проклятый месье Дариуш выставляет его жалким трусом?! За что такое бесчестье?!
– Вы же нас выдадите! Опомнитесь, прошу, – шептал персиянин. И как ни сопротивлялся де Бруси, проклятый Дариуш оказался сильнее.
Тем временем шум и гам на караванной тропе постепенно стихли. Но персиянин продолжал удерживать спутника в железных объятиях, пока вокруг не воцарилась тишина. Только тогда француз оставил убежище.
Как и следовало ожидать, все кончилось отнюдь не в пользу купцов: на большом отрезке караванной тропы и по ее бокам были разбросаны трупы людей и животных. Ни одной живой души не осталось…
Кроме них – двух трусов!!!
Потрясая кулаками в воздухе, де Бруси набросился на персиянина:
– Ну так как, месье трус, удовлетворены ли вы результатом?!
– То есть? – спокойно переспросил Дариуш.
– Неужели вы не видите, что натворили?!
– Я натворил? Я?!
Борода персиянина едва заметно вздрогнула, однако в тусклом лунном сиянии нельзя было разобрать, смеется он или просто удивляется.
– Разумеется вы, кто же еще!
– А мне кажется, это разбойники напали на караван, тогда как я всего лишь…
– Вы, месье, помешали мне помочь караванщикам перерезать глотки этой сволочи!
– Вы серьезно так считаете?
– Абсолютно серьезно!!!
Дариуш немного помолчал, обдумывая ответ, потом сказал осторожно:
– А как же интересы Франции?
– При чем здесь интересы моей родины?
– У нас на Востоке есть такая притча: лучше быть живой собакой, чем дохлым львом [20] .
20
На самом деле это сокращение цитаты из Ветхого Завета: «Кто пребывает между живыми, тот имеет еще надежду, поскольку и псу живому лучше, чем мертвому льву» (Еккл., 9:4). Эта же фраза в своеобразной манере обыгрывается Дариушем и далее.
– Ерунда!
– Вовсе нет. Ведь живая собака может отогнать докучливых мух, кусающих ее, тогда как дохлый лев не может сделать даже этого. Хотя при жизни он был и храбрее, и сильнее собаки.
– Ну, не знаю, не знаю, – де Бруси пожал плечами. – Но объясните, пожалуйста, каким образом живой пес и дохлый лев ассоциируются у вас с моей родиной?
– Незадолго перед нападением головорезов вы так настойчиво напоминали мне о священной необходимости служения французской короне, что я невольно заслушался. Поэтому спрашиваю еще раз, что лучше: быть дохлым львом или живой собакой? То есть потерять голову посреди малоазийской пустыни во время ночной стычки с местными разбойниками – или остаться среди живых и продолжать преданно служить его величеству королю?
– Да я бы этим негодяям…
– Что именно вы сделали бы, интересно узнать? Продемонстрировали бы цвет вашей крови?
В голосе Дариуша все-таки проскочили саркастические нотки, что отнюдь не понравилось разгоряченному французу.
– Наоборот – проверил бы на них остроту своего клинка! Зато теперь! Теперь!..
– Теперь, месье де Бруси, вы имеете возможность продолжать свое преданное служение французской короне… вплоть до того момента, когда наши жизненные пути разойдутся окончательно.
– Мне кажется, месье Дариуш, что вы слишком высокого мнения о собственной персоне.
– Отнюдь. Просто в нужный момент рядом с вами не будет достаточно хладнокровного человека, который сможет удержать вас от ошибочного шага в никуда.
– Ну, знаете!
– Разве родители не научили вас в детстве обходить лишние препятствия, чтобы не сбиваться с главного – верного пути?
Де Бруси уже и рот раскрыл, вновь собираясь упрекнуть персиянина, но тот его опередил:
– А жертвовать менее значимым ради более важного научили?