Орлиное гнездо. 10 лекций об отношении естествознания к искусству
Шрифт:
Пятая лекция. Живое всегда умеет действовать в малом, а действовать в великом мы можем его научить, если сможем понимать, что щадит время, а чего оно никогда не щадит, и вместе со старыми мастерами, бросавшими вызов времени, бросим вызов также пространству, а фотографии и гравюры нам в этом помогут.
Шестая лекция. Свет – это не раздражение глаза и не причина химических реакций только, но основание для воображения – для того, чтобы вещи не только оставляли тяжелые следы, но и принимали легкие образы.
Седьмая лекция. Материал умеет выставить сам себя с лучшей стороны, поэтому задача художника – не приукрашивать материал и даже не давать его
Восьмая лекция. Животные – это высшее проявление цепкости природы, умения цепляться за жизнь, в растениях только намеченного, и борьба животных за существование – только условная проекция этой цепкости; и поэтому художник, изображающий животных, должен изображать не столько их характер, сколько их ярость и кротость, а верность анатомии поможет понять способы мимикрии и следующий созерцанию мимикрии как победившей страх мудрости (мудрость – сохранение целостности, а не высокомерное поучение) порядок «благоговения перед жизнью».
Девятая лекция. Сюжет – это не просто рассказ о конфликте, это история радости, которая либо смогла себя воспитать, либо не смогла; поэтому, создавая живописный сюжет, нужно уметь порадоваться тому, что мир против насилия над ним, и тогда нас не оставит не только хорошее настроение, но и восторг перед простыми явлениями природы, даже перед хорошей погодой, а не только перед чрезвычайным.
Десятая лекция. Историческое чувство – необходимое завершение любого нашего опыта: опыт слеп, пока не расскажет свою историю не просто убедительно, а так, что всем будет понятно, кто герой этого приключения, что это за люди пришли в этот сюжет; и поэтому историческая живопись не просто должна прославлять известных героев, но раздавать нам всем на читку предписанные самой природой героические роли.
Таков Рёскин – думавший о многом, но не унывавший; славивший материю и форму, но никогда не впадавший в педантизм; объяснявший всё до мелочей, но не допускавший мелочности ни в речи, ни в воображении. В наши дни можно многому учиться у Рёскина, и прежде всего умению глядеть на природу не как на повод для разговора, а как на саму ситуацию разговора. Кто безупречно мыслит, тот и понимает, почему безупречны лист или кабанья шерсть, окаменевший зуб или синева кристалла. Не в том дело, насколько они красивы, а в том, что их изучение позволяет постоянно менять аспект, угол зрения, навык понимания, не лишая себя несомненности той красоты, которая окружает эти вещи.
Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУ
20 января 2017 г.
Предисловие
Прилагаемые чтения написаны были мною с меньшей не тщательностью, а мучительностью, чем все предыдущие лекции, потому что никакая тщательность не могла сделать утомительным изложение их предмета, и я желал снять с них всякую тень чего-либо подобного; но мои положения вполне обдуманны, хотя их термины и ненаучны; и то положение из числа их, которое обычному читателю покажется наиболее поразительным, а именно мое утверждение, что изучение анатомии гибельно для искусства, крайне необходимо для объяснения системы, которой я руковожусь в моих оксфордских чтениях.
В тот период, когда гравирование могло иметь для искусства такое же значение, какое книгопечатание имело для литературы, четыре величайших из всех известных до сих пор рисовальщиков пунктиром: Мантенья, Сандро Боттичелли, Дюрер и Гольбейн – занялись этой новой отраслью искусства. Все эти четыре человека были так же богато одарены духовно и умственно, как и даровиты в области искусства, и если б они гравировали так же, как рисовал Джотто в его ненаучной и народной простоте, то оставили бы потомству бесчисленную серию картин, восхитительных для простых, невинных душ и глубокопоучительных для самых благородных умов.
Но двое из них, Мантенья и Дюрер, были так извращены и обессилены изучением анатомии, что лучшие произведения первого из них (например, прекрасная мифология пороков в Лувре) окончательно возмутительны для всех женщин и детей; тогда как Дюрер никогда не был в состоянии нарисовать прекрасной женской фигуры или красивого лица; и из его самых замечательных картин только четыре – «Меланхолия», «Св. Иероним в своей келье», «Св. Губерт» и «Рыцарь и Смерть» – имеют какое-нибудь значение для народа, так как только на них фигуры или вполне задрапированы или в полном вооружении, и потому он был в состоянии правильно думать и чувствовать, будучи свободен от ужасной заботы об изображении костяка.
Боттичелли и Гольбейн изучали сперва лицо, а затем члены тела; и потому труды, оставленные ими, безусловно драгоценны, хотя и омрачены и извращены тем влиянием, которое имели на них современные им художники, рисовавшие тело; а затем таланты их окончательно затмились под влиянием ложной славы. Поэтому я предполагаю в будущем моем курсе лекций разъяснить отношение этих двух художников к другим мастерам, выдававшимся в области рисования и гравирования.
Брайтвуд, 2-го сентября, 1872 года
Лекция I
О мудрости и безумии в искусстве
8-го февраля 1872 года
1. Хотя лекции, читанные мною до сих пор, по своему содержанию и были вполне добросовестно приспособлены к пониманию студентов, однако мне приходилось значительно изменять метод чтения, так как я всегда чувствовал, что та аудитория студентов, к которой я желал бы обращаться со своей речью, была в сущности воображаемой, и что в действительности мне приходилось читать смешанной аудитории, состоявшей большей частью из преподавателей университета. В силу этого я обязан был более излагать принципы, на основании которых я надеялся прокладывать или расчищать путь к ведению моего курса, чем приступать к непосредственному изложению предмета моего преподавания. Но в настоящее время и впредь мы, я надеюсь, приступим к основательному и последовательному изучению предмета, а потому я отныне всецело буду обращаться исключительно к студентам и желаю, чтобы мои лекции были полезны им и интересны, насколько это допускается самым предметом.
2. Далее я должен просить даже самых молодых моих слушателей извинить меня за то, что я буду излагать мой предмет просто и популярно. Им приходится много работать по другим лекциям, и да не подумают они, что я слишком невысокого мнения об их умственных силах, если стараюсь по возможности все облегчить им. Никакой предмет, достойный изучения, не может быть изучен без усилий, но мы никогда не должны увеличивать эти трудности из желания сохранить наше достоинство. К тому же я постараюсь, чтобы лекции мои были короче, чем они были до сих пор. Я желал бы, чтоб вы запоминали все, что я буду вам говорить, а я не думаю, чтоб вам возможно было хорошо запомнить более того, что я легко могу изложить вам в полчаса, и обещаюсь во всяком случае, что вам будет достаточно времени, чтобы в течение моего часа отдохнуть и не опоздать на следующую лекцию. Вы, конечно, не припишете это моей лени, и я смело могу вас уверить, что мне иногда нужна бывает целая неделя, чтоб обдумать то, что я выскажу вам менее чем в одну минуту, и к тому же могу смело сказать, что в здоровом преподавании какого бы то ни было искусства разговоры самое последнее дело. Мало того, из уважения к тому предмету, который мне приходится излагать вам сегодня, а именно к философии искусства, преподаватели ее вплоть до настоящего столетия меньше говорили и больше наблюдали; и было бы хорошо даже для людей нашего столетия при всей выдающейся точности в искусстве их наблюдения, если б они вполне усвоили себе старую привычку придавать больше значения не тому, что можно сказать, а тому, что нужно узнать в какой бы то ни было области.