Орлиный клич

Ананьев Геннадий

«А не грядет ли расплата?! Самолеты вызваны!..»

Нет, не до сна ему теперь было. Во всем он видел опасность, даже в том, что послан к нему не верный им связной, а болванчик. Приберегли того, своего.

«Все! Конец!..»

Так и не смежил глаз Темник, с замиранием сердца ожидая начала стрельбы или самолетного гула. Они, самолеты, и исполнят волю шефа. Не верил даже письму, где Пелипей сообщала, что с рассветом начнут наступление каратели, а самолеты прилетят значительно позже. Но когда в им же установленное время дежурный, постучав для успокоения совести, вошел в землянку, Темник не вскочил, а прикинулся

спящим, заставив трясти его за плечо. Логично все: переутомился. Поднял наконец голову и, будто войдя в реальность, быстро вскочил и начал одеваться. Приказал торопливо:

– Подъем всем. Живо! Акимыч пусть уводит освобожденных к старой гати. Если что – первыми уходить станут. Остальным – в окопы. Боеприпасы все рассредоточить по окопам и траншеям. Впрочем, постройте отряд.

Вышел на поляну, повременив чуток. Подождал, пока не успокоятся шеренги, и повторил все то, что приказал дежурному. Закончил просьбой-предупреждением:

– От нас зависят жизнь – и наша, и освобожденных. Все делать нужно быстро и точно. Стоять насмерть, если нужда определит. Все! По местам.

Не сразу повел Акимыч бывших военнопленных к тыльному болоту, вначале заставил разносить боеприпасы по окопам и траншеям, к пулеметным гнездам и, лишь когда опустела вовсе землянка-склад, скомандовал:

– Ну, с богом! Пошли.

Еще два часа, непонятно долгих, беспокойных, в жуткой тишине. Хотя какая вроде бы тишина в лесу – заливаются птахи неумолчные, да только не слышит их Темник, уши его туда, где заслон, нацелены. А там – тихо. Солнце уже пригревает, ласкает нахмуренно-озабоченное лицо, только зря старается: не тепло и ласка видятся Темнику сейчас, а только факт, что день грядет, а там, впереди, тихо.

Наконец застрекотало вроде бы. Точно. Винтовки хлопают. Пулеметы, кажется, тоже затараторили. Утихло потом все. Добрых полчаса прошло, прежде чем вновь ожил остров засадный. Вот уже и гранаты заухали. Это плохо. Близко, выходит, подошли каратели.

Вновь замолкло все. Неужто смяли заслон?! Через час здесь тогда будут. Нет, вновь ожили автоматы, винтовки и пулеметы.

«Слава богу!..»

Орудие надрывно кашлянуло в дальней дали – голову даже втянул Темник. Взрыв. Там, где заслон.

«Слава богу!..»

Еще. Еще. Еще. И самолеты летят. Над базой разворачиваются. Сейчас бомбами сыпанут, и – все! Нет, уходят. К заслону. Туда начали швырять щедрые пригоршни смертоносных гостинцев. Даже здесь почувствовалось, как ходуном заходила болотами подточенная земля. Но Темник не о тех думает, кто оказался на ладошке перед налетевшим с воздуха врагом, для кого лишь одна защита – болотная податливость земли, которая как бы засасывает бомбы, ослабляя тем самым их убойность; он снова обдумывает разговор с радистом и выжидает подходящий момент для того разговора. Намерения у Темника одни – драматизируя ситуацию до предела, напугать молодого парня как можно сильнее и в конце концов дожать.

На очередной заход пошли самолеты. Сейчас вновь сыпанут. Темнику как раз этого и надо. Поспешил к радисту и разговор начинает с места в карьер:

– Ты молод, еще не представляешь себе, что такое людская ненависть, и я бы не хотел, чтобы ты познал ее. Но, похоже, тебе этого хочется. Не возражай! Верно – принимать решение тебе, только послушай прежде. Слышишь – бомбы рвутся. Это люди гибнут! А если они погибнут все? Да, мы встанем здесь второй стеной! Но сколько нас? Да, Акимыч уведет по болотной топи тех, кого мы освободили и защитим ценой своей жизни, а дальше что? Они вновь окажутся у фашистов в лапах! Ты не знаешь, что такое плен, – я знаю! Не приведи господи!

Молчит радист. Не перечит. В этом уже надежда. Темник еще жмет:

– Мы не знаем даже, где секретарь. Вдруг у фашистов. И выдал все.

– Не может быть! Он такой сильный!

– Может. Все может. Он здесь сильный. А там? Там, молодой человек, пытают. Пытают!

Самолеты, заходя на новый круг, вновь пролетели над базой с прерывисто-жутким гулом. Сейчас сыпанут! Нет! Слава богу, мимо. К острову ушли, где заслон. Осерчал вовсе Темник. Отчитывает радиста:

– Когда я требовал замаскировать базу, сомневались многие: зачем, зачем?.. Не убеди я людей, не заставь – теперь бы щепки одни от всего этого остались. Упрямство, когда нет военного опыта, пагубно.

– Наверное, вы правы. Но давайте так… Я вызову от имени хозяина.

Нет, не устраивала подобная уступка Темника. Завтра утихнет все, и снова его не впустит этот юнец в землянку. Не годится такое.

Упрекнул:

– Врать – самое наиподлейшее дело в жизни. Нет секретаря райкома, значит – нет. Доложи об этом. Доложи и что обстановка критическая. Получи разрешение передавать мои донесения. Пока не вернется Первый.

– Ладно. Вызываю по экстренному каналу.

Для тех, кто принимал радиограмму, Темник был известен. Секретарь райкома передавал, в каком партизанском отряде он обосновался, поэтому согласие на связь с ним поступило сразу, а затем последовало и решение: освобожденными пополнить партизанские отряды района. После того как будут отбиты каратели, прилетит самолет с оружием, боеприпасами и продуктами. Раненых и больных он заберет.

Ликует Темник. Есть связь! Есть! Его фамилия там, в центре! Теперь, если что, а сводки не очень утешительные, на шефа-щеголя можно махнуть рукой. С Пелипей, правда, как быть? Жена как-никак. Вдовцом остаться? Видно будет. Сделано главное: есть связь. Только не пошли бы полицаи и эсэсовцы дальше острова, не смяли бы заслон.

Откуда знать было Темнику, что все шло по плану, прежде разработанному фашистами: он, Темник, работал не столько на сегодняшний, сколько на завтрашний день. И сам он нужен был им не только сегодня…

Глава третья

Празднично начался день для Владлена и Лиды, празднично и закончился. Все сложилось удачно до неправдоподобности. Еще накануне выползла на небо черная туча, ворча сердито на испепеленную жарой степь, а та в ответ взвихривала непроглядную едкую пыль, словно старалась вымолить у тучи снисхождения и благодати. Снизошла туча, сжалилась, полилась струйно на иссохшую землю, раскатисто хохоча и вспыхивая радостью за щедрость свою. Едва зенитчики успели зачехлить орудия до ливня, а потом долго стояли под дождевыми потоками, наслаждаясь долгожданной прохладой. Миновала гроза, громовые раскаты уже утихли где-то за горизонтом, но не обласкало солнце досыта напоенную и выкупанную степь, небо так и не прояснилось, нудная серость нависла от горизонта до горизонта, и заморосил нудный дождик, словно осень наступила.