Орлиный мост
Шрифт:
Не размышляя, он выхватил пистолет и выстрелил в верхнюю часть окна — стекло разлетелось на мелкие осколки. Из дома потянуло холодом. Ледяной воздух превращался в пар, смешиваясь с горячим уличным.
Мишель взобрался на подоконник и ударом ноги открыл окно. Объятый холодом, он спрыгнул вниз и заметил Мюрьель, лежавшую под письменным столом. Увидев ее мертвенно-бледное лицо, он понял, что не стоит тешить себя иллюзиями: Мюрьель определенно мертва…
Охваченный ужасом, Мишель открыл входную дверь, чтобы дать проникнуть теплому воздуху в дом, и без всякой надежды попытался нащупать пульс на руке женщины. Вопреки
Инспектор быстро вызвал по мобильнику «скорую помощь» и объяснил, где он и что произошло. Затем, вынув из шкафа два одеяла, завернул в них Мюрьель и вынес на улицу.
Согревая Мюрьель в своих объятиях, Мишель пытался понять, каким образом прогретый солнцем дом превратился в ледяную комнату? Это не укладывалось у него в голове. Его охватило чувство вины. Он оказался не только не способен разрешить это дело, но и не смог защитить женщину!
Он внимательно посмотрел на нее и притронулся к лицу. Несмотря на бледность, Мишель находил Мюрьель красивой и женственной. Потрясенный, он поцеловал ее и еще крепче обнял ее неподвижное тело, умоляя судьбу не отворачиваться от нее. Хотя инспектор никогда себе в этом не признавался, он испытывал к этой женщине нечто большее, чем дружеские чувства… Он… Не осмеливаясь назвать вещи своими именами, он лишь крепче прижал Мюрьель к себе и заговорил с ней:
— Во что ты ввязалась? Почему не предупредила меня? Но это больше не повторится, я никогда тебя не отпущу ни на шаг, обещаю. — Он поцеловал ее в лоб и продолжил: — Не бойся, ничего страшного, ты выкарабкаешься. Но помоги мне. Ведь я ничего не понимаю…
Он услышал сирену «скорой помощи» и встал, чтобы встретить врачей.
Пока Мюрьель оказывали первую помощь, врач попросил Мишеля объяснить, в чем дело. После того как тот замолчал, они вошли в дом, где уже установилась нормальная температура.
— Извините меня за недоверие, — сказал врач, — но…
— Я вас понимаю, — прервал его Мишель, — это действительно странная история. Но, пожалуйста, поезжайте скорее и сделайте все необходимое! Как только закончу дела, я тоже приеду в клинику.
— Не надо так беспокоиться! Это случай обратимой гипотермии. Через несколько дней ваша знакомая будет абсолютно здорова.
До того как Мюрьель уложили в карету «скорой помощи», Мишель взял ее руку и поцеловал. Она напомнила ему Белоснежку в хрустальном гробу…
— Не волнуйся, — прошептал он, — они не станут увозить тебя в рай…
Потом он попрощался с доктором и попросил его предупредить Жерома.
Когда машина «скорой помощи» уехала, Мишель вернулся в дом, полный решимости разгадать загадку. Не зная точно, что ищет, Мишель начал осматривать место, где обнаружил Мюрьель.
Очень быстро в столешнице письменного стола он обнаружил спичечный коробок. Внутри находились лишь почерневший медальон и пепел от сожженного листка бумаги.
Намеренно проигнорировав обычную полицейскую процедуру, он соскреб копоть с медальона и увидел две заглавные буквы — М и Ш. Что касается буквы М, то она, вероятно, соответствовала фамилии Эмиля — Maccap, но Мишель не нашел никакого объяснения для Ш. Положив медальон в бумажник, он тщательно осмотрел весь дом, но не заметил ничего особенного. Мишель положил спичечный коробок в кастрюлю и взял все с собой в машину. Как только сможет, он попросит Вердье
Затем, желая скорее покончить со всем этим, он решил допросить нотариуса, занимающегося делами семьи Дюваль.
По дороге инспектор позвонил Вердье, чтобы рассказать о своем приключении. Последний не смог удержаться от смеха:
— В самом деле, Фабр, с вами постоянно что-то случается!
— Да, но на сей раз это выше моего понимания. Как бы там ни было, я считаю целесообразным послать бригаду полицейских в этот дом.
Вердье согласился и положил трубку.
Потом Мишель позвонил Жерому, который подтвердил, что Мюрьель привезли и ей значительно лучше. Это было просто удивительно. Она уже пыталась вставать и в тот же вечер хотела вернуться из клиники в Лазаль.
Успокоенный Мишель поставил кассету Бена Харпера в автомагнитолу и задумался о Мюрьель.
Сначала она показалась ему взбалмошной, немного эксцентричной, но дни шли, расследование продвигалось, и теперь он понял, что ошибался. У этой женщины, несомненно, была голова на плечах, Мюрьель проявила себя и храброй и дальновидной. А такие качества ему нравились… Но этого, возможно, было бы недостаточно, чтобы привлечь его внимание, если бы не ее грациозность. Тонкая и стройная, с притягательной внешностью, живым взглядом, она приближалась к его идеалу женской красоты, отличному от тех, что пропагандируют иллюстрированные журналы. Для него быть красивой означало иметь свой стиль, внутреннюю гармонию в жестах и во взгляде. Но особенно — оставаться собой, отказавшись от всяческого приукрашивания тела и духа, что обычно выдает неуверенность в себе… И все это воплощалось в Мюрьель.
Мишель зажег сигарету и вновь принялся думать о деле. После всех переживаний, которые ему пришлось испытать, он чувствовал необходимость воссоздать картину расследования…
Однако это оказалось нелегко. Как часто бывает в подобных случаях, когда необъяснимое противостоит очевидному, инспектор почувствовал, что потерялся в круговороте фактов и гипотез, подчас непримиримых, даже противоречивых. В результате о виновности каждого участника событий или их свидетеля нельзя было говорить наверняка.
Не хватало связующего звена. Можно было, конечно, утверждать, что колдовство составляло фон, на котором разворачивалось это дело. Но кого оно касалось, кроме Эмиля?
Мишелю пришлось признать очевидное: если он надеялся преуспеть в деле, то ему стоило побольше узнать об этой проклятой семейке Дюваль и ее приближенных — Антонене, Ноэми, Полене, Жероме и, может быть, даже Натали.
Ему необходимо точно установить, что всех их связывало, распутать клубок интриг, которые их объединяли или разделяли, и понять, кто за этим стоит.
Нотариальная контора располагалась в старом квартале Алеса, рядом с собором. Она занимала первый этаж роскошного здания XVIII века.
При входе посетители сразу попадали в зал, построенный в классическом стиле и обставленный со вкусом, без всяких излишеств. Пол из белых и черных плит покрывал огромный восточный ковер со старинным рисунком. На каждой стене висели картины, выполненные в современной манере, в ярких тонах; они сглаживали строгий стиль архитектуры. В глубине комнаты, за столом эпохи Директории — подлинным, если судить по инкрустации и бронзовым украшениям, — сидела секретарь.