Орлиный там услышишь клич
Шрифт:
Егеря передвигались к валуну длинной редкой цепью, догадываясь о присутствии за камнем разведчика.
Когда фигуры солдат стали видны отчетливо, лейтенант нажал на спуск. Стрелял он спокойно и внимательно. Каждая короткая очередь укладывала кого-нибудь из наступавших на снег. Они оставались темными пятнами на склоне. Вскоре немцы залегли.
«Если они снова пойдут прямо по склону, я расстреляю их всех до одного», – подумал Буранцев.
Егеря были опытными солдатами, они теперь и не думали атаковать в лоб, разделились на две группы и стали медленно и методично продвигаться к валуну слева и справа,
Застрекотал крупнокалиберный пулемет, прикрывая атакующих. Эхо от его очередей ударялось о нагромождения скал, нависавших над плато, множилось, и Буранцеву казалось, что огонь ведут сразу несколько пулеметов.
Пули с визгом щелкали по валуну, высекая искры. Обожгло лоб и руку. Буранцев посмотрел на ладонь, испачканную темной влагой, подумал, что руку надо бы перевязать, и тут же забыл об этом.
Не сразу обнаружил он позицию фашистского пулеметчика, а когда увидел яркий сноп огня, вылетевший в пространстве между двумя рядом лежащими трупами убитых им немцев, резко повернул ствол «Дегтярева» влево, поймал в прорезь прицела вспышку огня и почти опустошил весь диск. Экономить патроны, пока живет этот проклятый пулемет, было бы непростительной ошибкой. Пулемет замолк. Лейтенант снова заставил егерей залечь. Они постреливали из автоматов, но расстояние было слишком велико, и пули, шипя, уходили в снег.
Он позволил себе оглянуться. Стенка холодно поблескивала изморозью. Она была пуста. Веселое, глубокое чувство удачной, ладной работы охватило лейтенанта – Мотыль прошел, главное сделано. Ему показалось, что камень, за которым он лежал, нагрелся от секущих его пулевых струй. Снова заработал крупнокалиберный. Но Буранцев не обращал уже на него внимания. Упрямое стрекотание пулемета только подхлестывало его своим бешеным ритмом. Буранцев полз от валуна к «камину», волоча за собой пулемет с последним диском. Валун все еще прикрывал его. Но десять метров до каменной щели пришлось ползти под огнем. Немецкий пулеметчик слишком поздно увидел его. Лейтенант вскочил на ноги и в четыре прыжка достиг каменного козырька.
– А ну возьмите меня, попробуйте, – бормотал он в азарте, короткими очередями срезая бегущих к валуну егерей.
Теперь он видел их близко, крепких, здоровых парней в серо-зеленых мундирах и лыжных кепи с серебряными эдельвейсами.
Бульканье воды Буранцев услышал в короткий промежуток тишины – немецкий пулеметчик менял ленту. Ручеек бежал поверх зернистого снега рядом с позицией лейтенанта.
Разведчик оторвался от пулемета и припал воспаленными губами к ледяной влаге, потом опустил в нее на мгновение ладонь левой руки, задетую пулей, плеснул на лицо и тихонько рассмеялся.
Спокойствие гор приходило к человеку через рожденную солнцем и снегом отчаянную струю воды. Буранцев смеялся еще и оттого, что вновь обрел надежду уйти от наседавших егерей. Все пространство перед валуном было полно гитлеровцами. Их остановили две удачно брошенные лейтенантом гранаты и последняя очередь из «Дегтярева». Буранцев отбросил ненужный теперь пулемет и, напрягаясь всем телом, быстро скользнул к подножию стенки, откуда группа Мотыля начинала подъем. Лейтенант торопился. Он находил крючья, оставленные Мотылем, щелкал карабином и лез дальше. Ему мучительно хотелось оглянуться, но он боялся потерять даже
Разведчик был задавлен усталостью и болью, кровь застилала ему глаза, он задыхался. Вся его воля подчинялась одному – еще шаг, еще метр вперед, вверх.
Он прошел самый опасный участок стенки, когда услышал приглушенные расстоянием крики немцев. В тишине раскатисто громко ухнул выстрел. Тонко вжикнула пуля над головой.
«Они добрались до камня, но прицельно стрелять еще не могут – запыхались егеря», – мелькнула тревожная мысль. С плато донесся голос, усиленный рупором:
– Русс, спасай своего Прометея!..
Потом раздался смех. И выстрел. Буранцев щекой ощутил эту пулю. Осколки, брызнувшие на месте попадания, больно ужалили лицо.
«А офицер неплохо знает мифологию», – с внезапно вспыхнувшей яростью подумал разведчик. Грохнул третий выстрел. Мимо лейтенанта змеей скользнул страховочный конец. Снайпер. Теперь все. Словно разжалась чья-то крепкая рука, и он повис над бездной. Такое высокое небо стало плотным голубым потолком. Разведчик прижался к стенке, обнял ее руками, остро чувствуя пустоту за спиной. Он поднял голову, посмотрел вверх. До края оставалось метров двадцать. Крючья торчали из стенки, как чьи-то пальцы. Буранцев стоял на крохотном выступе, держась обеими руками за другой выступ-лазун.
Рядом с виском ударила пуля. Устроили «тир», хотят, чтобы я сам... сам бросился в пропасть. Как же он раньше не догадался. Этим упитанным баварским парням важно раздавить в нем человека, личность. Измочалить его страхом, заставить метаться, потерять голову, может выть, кричать, биться об эту проклятую стенку. Они хотят насладиться его слабостью. Вон как гогочут.
Но вдруг стало необыкновенно тихо, и в этой тишине раздался глухой металлический голос, усиленный рупором:
– Русс альпинист, мы даем тебе жизнь десять минут... Проходи стенку... Мы будем смотреть... Мы будем учиться...
Тишина стояла над склоном. Немцы ждали.
– Пересчитайте убитых... – пробормотал лейтенант. – Я вам не за так достанусь...
Он подтянул оборванный пулей конец страховочной веревки, ее хватит на пять-шесть метров. Ну что ж, покажем «эдельвейсам», как штурмуют стенки.
Буранцев быстро шел по крючьям, оставленным Мотылем, щелкал карабином, в который уже раз продевал в него веревку и, едва найдя зацепку на поверхности скалы, хватался за нее и лез дальше.
Кончилась веревка. Разведчик прижался к стенке. Он гладил ее руками, надеясь найти хоть какой-нибудь выступ. Буранцев решил идти вверх без страховки и отстегнул карабин с продетым в него концом веревки. Пальцы нащупали трещинку.
Ему оставалось совсем немного до края, когда тишину разорвал тот же голос:
– Русс, слезай... Мы даем тебе плен. Ты есть первоклассный альпинист...
Буранцев замер, распятый на стенке этим голосом, ощущая затылком холодный глаз снайпера, прильнувшего к оптическому прицелу.
Теперь конец. Вот и перешагнет он порог всей своей жизни. И может быть, хорошо, что смерть настигла его в горах, где прошли лучшие дни...
– Саныч!
Голос упал с неба. Буранцев вздрогнул, прижался лбом к шершавой, покрытой мхом поверхности. Стараясь не дышать, он чуть приподнял голову и покачнулся, отброшенный сумасшедшими ударами собственного сердца.