Орлиный там услышишь клич
Шрифт:
– Почти угадал, – тихо сказал Буранцев, – один на Ушбе, другой здесь неподалеку.
Ребята переглянулись – они давно уже встали со своих мест и теперь с недоумением смотрели на старика.
Сан Саныч всматривался в каждого из них чуть исподлобья добрыми выцветшими глазами, зная наперед, кто первый начнет «выводить иронию».
– Саныч, у тебя голова не болит? – осторожно спросил Порфирий. – А то у меня таблетки...
– Нет, там он и был распят, и его в любой момент «эдельвейсы» могли расстрелять из карабинов.
Сказал резко, удивляясь металлическим
Ребята промолчали.
– Тогда пошли, – сказал Зураб. – Мы не знали про это, Саныч...
Порфирий усмехнулся – не поверил.
Они поднялись по крутому склону, края которого резко обрывались вниз, в пустоту. Справа открылся узкий, как щель, «камин», и сразу за ним – гладкая, как щека, стенка, отвесно уходящая вверх.
– А егеря?.. – спросил Олег.
– Там, за гребнем, только левее. Должно что-нибудь остаться... Гильзы, может быть...
Саныч, прищурившись, не отрываясь смотрел на стенку, словно читал на ней историю своей жизни...
– Гитлеровцы! – шепот идущего впереди разведчика бросил их на снег.
Буранцев отполз за оставшийся от камнепада валун и осторожно выглянул. Белым конусообразным озером раскинулось перед ним небольшое плато. Со всех сторон было оно окаймлено холодными, тускло поблескивающими изморозью скалами.
И по самой середине этого застывшего «озера» двигалась длинная цепь людей с ледорубами – автоматы висели на груди. Буранцев и без бинокля разглядел выпуклые защитные очки на лицах бредущих по колено в снегу немцев. «Задача у них простая, – думал лейтенант. – Немцы хотят достичь перевального гребня раньше, чем мы. Захватив гребень, они перережут единственную дорогу, по которой должен пройти измотанный боями полк, ведущий арьергардный бой в долине».
Никто не ждал, что фашистские егеря появятся здесь. Они взяли штурмом южный склон хребта – значит, альпинисты отменные. Сколько же их? Полурота! Горные егеря из дивизии «Эдельвейс». Могут быть среди них и знакомые. Буранцев вспомнил двух баварцев, с которыми поднимался в одной связке на пик Шуровского четыре года назад.
Через полчаса егеря ступят на плотный смерзшийся фирн ледника. Еще полчаса, и немцы пройдут последний кулуар, выводящий их к перевалу.
Буранцев на мгновение вспомнил костистое, тяжелое лицо командира полка и его слова: «Не удержите перевал – нам конец. Сам видишь, раненых много».
Буранцев оглянулся. Восемь разведчиков вдавились в снег и походили на россыпь внезапно обнажившихся камней. Ближе всех лежал Федор Мотыль, с которым Буранцева связывала старая дружба еще по довоенным восхождениям.
– Федя, – негромко позвал командир. Мотыль повернул к нему красное, обожженное солнцем лицо. – Разговор есть...
– "Эдельвейсы" расцвели, – пробормотал Федор, подползая. – Бой нужен, командир...
– Нет, Федя. Мы здесь, как куропатки на снегу. Бой нужен там...
Буранцев показал глазами на ущелье, отвесные стены которого поднимались справа и слева, образуя каменный мешок.
– Опередить фашистов можно, –
– Товарищ командир... Саныч... Это же... – Федор запнулся.
Прислонившись к нагретому солнцем камню, долгим взглядом ощупывали они вздымавшуюся правее склона гигантскую скалу, похожую на башню древней крепости. Стена ее казалась подброшенной над землей да так и застывшей в воздухе.
– Ты поведешь группу и пойдешь первым, – внезапно севшим голосом приказал Буранцев. – Скальных крючьев должно хватить. Поднимешься, свяжешь страховочные веревки, закрепишь намертво и спустишь вниз. Потом двинешься на перевал. Полк пойдет вечером, до вечера держать перевал. Все...
– А ты?
– Сделаю вам паузу минут на шестьдесят. Оставишь «Дегтярева» с четырьмя дисками и пару гранат. Документы мои забери... на всякий случай. И не забудь про веревку.
Буранцев верил и не верил в то, что группа поднимется по скальной стенке, но он понимал, что другого выхода нет. Принимать бой на голом склоне безрассудно – часть немцев все равно уйдет на перевал. В случае же удачи разведчики первыми выходили к ущелью, запирающему дорогу из долины.
Себе он оставил роль отвлекающего заслона на тот случай, если враг заметит движение группы.
С плато стенку огнем не достанешь. Командир егерей бросит часть людей к камню, за которым он сейчас лежит, а значит, потеряет время.
Лейтенант слушал, как быстро и упруго стучал молоток Федора, вколачивая крючья в гранитные трещинки, и мысленно видел, как набухают вены на лбу Мотыля, как трудно ему держаться на крошечных уступчиках.
Буранцев привык на войне делать то, что в мирное время казалось невозможным, невероятным. И еще он знал, на войне нельзя ошибаться. Ошибка почти всегда стоит жизни. Как на восхождении. Кто-то небрежно забил страховочный крюк, и горы тут же мстят жестоко и неумолимо.
Сейчас от него, лейтенанта Буранцева, зависит жизнь сотен измученных непрерывными атаками людей. Нужно так построить бой, чтобы задержать немцев как можно дольше, а потом и самому успеть преодолеть стенку и присоединиться к группе.
Выбирая лучший сектор для обстрела, Буранцев приладил пулемет и выглянул из-за валуна. Он увидел, как на мгновение в цепочке немцев что-то ослепительно блеснуло, и догадался: солнечный луч отразился от оптического прицела. Лейтенант обернулся. Федор не прошел и половины пути.
Хлопнул далекий выстрел, и белый шарик ракеты, разбрызгивая искры, взлетел над плато, останавливая егерей. Буранцев видел, как третья часть колонны, отсеченная приказом офицера, развернулась в цепь и двинулась наискось через плато.
У него еще оставалось три-четыре минуты. Он снял темные очки-консервы, прикрыл глаза и вприщур посмотрел на горы. На леднике синел фирновый снег, отражая небо. Вершина горела последними красками уходящего дня – золотом, киноварью, пурпуром.
Буранцев упер приклад пулемета в плечо. Теперь пусть идут. Они дошли до его гор, но пока он здесь, они не пройдут.