Орлы капитана Людова
Шрифт:
Что-то сейчас там Таня? Чувствует ли себя лучше? Вспоминает ли о нем? Жалеет ли, что не могла поехать в домик Грига?
Почему отказалась от этой прогулки, на которую он возлагал немалые надежды? И вправду, верно, у нее болела голова… Все последнее время жаловалась, что плохо себя чувствует, за все время стоянки в Бергене не сошла ни разу на берег. Конечно, не захотела бы обидеть его без причины, недаром всегда при встречах окидывает таким ласковым взглядом.
«Да и почему могла она знать, что в домик Грига еду только из-за
— Переоделся, товарищ мичман! Разрешите становиться на вахту! — услышал он окрепший, звонкий голос Щербакова.
Щербаков стоял одетый в шинель, видно, хорошо разогрелся, бегом слетав в кубрик и обратно.
— Становитесь, — сказал Агеев. — Да смотрите не зевайте, видимость ухудшается, уходим дальше от берега. Если буксиры напрягаться начнут — сразу сигнальте вахтенному офицеру.
Из мокрых сумерек впереди, из молочных слоев тумана тускло брызнул красный клотиковый огонь.
— Притопить док, увеличить осадку на два метра, — бегло читал боцман буквы светового языка.
И невидимый в тумане сигнальщик на доковой башне тоже прочел этот семафор.
Грянул звонок аврала.
По металлическим трапам бегом спускались матросы.
Костиков, Коркин, Пушков спрыгивали на палубу дока с баржи, устойчивой своей походкой шли к приводам кингстонов.
Надев брезентовые перчатки, подхватив влажную жесть мегафона, главный боцман деловито зашагал по гулкому железу понтонов.
Глава двадцатая
ОГОНЬ МАЯКА СКУМКAM
Лейтенант Игнатьев встрепенулся, взглянул на часы. Спрыгнув с верхней койки, надел и стал торопливо зашнуровывать ботинки.
Каюту покачивало сильнее. Было жарко и душно, свет потолочной лампы резал распухшие от усталости глаза. Коричневая портьерка, прикрывавшая иллюминатор над столом, раздвинулась от качки, глянцевый черный круг толстого стекла был подернут снаружи водяной струящейся пленкой. Игнатьев пригладил волосы, торопливо застегнул китель. Потрескивали переборки, где-то за бортом дробно разбивалась волна…
Он никак не рассчитывал заснуть. Только на минутку, сдав вахту, спустился вниз, прилег и вот заснул, проспал больше часу.
Что там наверху? Видно, разыгрывается погодка. Скоро наступит рассвет. Уже давно шли в океане, уже много часов подряд длинные океанские волны качали суда каравана. Туман рассеялся, когда вышли из шхер, но моросил неустанно дождь, низкие тучи мчались над сумеречным морем. И все время штурман Курнаков выходил на мостик, ждал с секстаном в руках — не разорвет ли тучи, нельзя ли определиться по светилам.
И действительно, когда к ночи несколько чуть видных, расплывчато замерцавших звезд пробились сквозь черные облака и вдали проступила рваная береговая черта, Курнаков успел взять обсервацию, установить,
Почти с нежностью Игнатьев думал о Курнакове. Сколько часов подряд, без минуты отдыха, работает начальник штаба! Настоящий боевой штурман: молчаливый, скромный, но в нужный момент доказывает личным примером, что такое советский моряк. Приятно работать с таким штурманом, даже если он ругает тебя за стихи…
Игнатьев снял с вешалки клеенчатый плащ-пальто, тщательно застегнулся.
Прошел по вздрагивающему, ярко освещенному коридору, открыл наружную дверь.
Дождь, смешанный с ветром, ударил ему в лицо. Ненастная ночь окружила его. Игнатьев ухватился за холодные, скользкие поручни трапа, поднялся на мостик.
Рассвет еще не наступал. Кругом двигалась, клубилась, свистела ночная непогода. Плотные тучи по-прежнему громоздились в очень тесном, казалось, для них небе.
Когда лейтенант поднялся на мостик, ветер задул еще пронзительнее, гудел в снастях, заглушал шум вентиляторов.
Чуть видные силуэты вырисовывались над поручнями и рядом с толстым стволом мачты. Игнатьев разглядел коренастую фигуру Чижова.
— Принято решение снова войти в Инрелед, — прокричал Чижов сквозь рев непогоды. — Ветер скверный подул, и волна больше. А в шхерах давно нет тумана. Подходим к входному фарватеру, будем делать поворот по пеленгу маяка Скумкам.
— Уже открылся маяк?
— Время еще не вышло…
— Сигнальщики, ищите справа по носу белый огонь маяка! — донесся из темноты повелительный голос Курнакова.
— Есть, искать справа по носу белый маячный огонь!
Игнатьев прошел в штурманскую рубку. Курнаков, смахивая дождевые капли с лица, склонялся над картой.
— Эхолот включите, Игнатьев, — сказал он, словно и не заметил отлучки лейтенанта. У Курнакова был утомленный, охрипший голос.
Игнатьев включил эхолот. Красные искры стали проноситься в прорезях указателя морских глубин.
— Сейчас приходим на видимость маяка Скумкам, — заговорил удовлетворенно Курнаков, взглянув на эхолот, снова наклоняясь над картой. — По пеленгу на маяк делаем поворот на тридцать два градуса в шхерный фарватер. На море рельс нет, но пока, чтобы не сглазить, идем, как по рельсам…
От переборки, из переговорной трубы раздался тонкий свист.
— Штурман, когда откроется маяк? — глухо прозвучал голос Сливина в медном раструбе.
Курнаков взглянул на часы.
— На видимость маяка Скумкам приходим через минуту!
Он привычно взглянул на счетчик оборотов, как бы проверяя себя.
Громко, отчетливо тикали часы.
Курнаков ждал.
Нетерпеливо потянулся к переговорной трубе.
— Открылся огонь маяка?
— Не видно маяка! — прозвучал голос из медного раструба.