Орлы капитана Людова
Шрифт:
Старший лейтенант поднимался все выше.
«Вихрь» стоял внизу, плотно прижавшись к береговым скалам. Сверху его прикрывала серая маскировочная сеть. Сеть окутывала скалы и мачты корабля; с воздуха весь теплоход казался плоским выступом каменного берега.
Полускрытые маскировочной сетью, на свинцовой ряби фиорда жались к борту теплохода маленькие торпедные катера.
Оттуда поднимался грохот моторов. То один, то другой катер уходил к горлу фиорда, оставляя на воде бутылочно-голубой след…
Чем ближе к вершине, тем сильнее дул в лицо
Немного ниже, на открытом месте, темнел свежий холмик маленькой братской могилы. На нем лежали широкие венки розовых горных цветов. Здесь схоронили Семушкина и Ильина, павших в морском бою,
Медведев медленно подходил к обрыву.
Закуривал, заслонившись от ветра. Глядел в открывающийся с веста огромный простор.
За зубчатой стеной сопок виднелась сизая полоса Баренцева моря. Дальше — широкая дымчатая пелена норвежских горных хребтов. Там залегли фашистские егерские части. Подолгу неотрывно смотрел в эту сторону Медведев, жевал задумчиво мундштук, и все больше укреплялась всецело овладевшая им, такая неосуществимая на первый взгляд мысль…
Он спускался вниз, шел к месту ремонта своего корабля.
Катер, вытащенный на берег, стоял на высоких деревянных подпорах. Высоко взлетал над землей изогнутый узкий киль. Еще была видна на рубке тщательно нарисованная цифра «3» — счет потопленных вражеских кораблей. Но краснофлотцы уже раздевали катер, счищали с подводной части въевшиеся в дерево ракушки и старую, облупившуюся краску.
Как резко выступали теперь все раны корабля, полученные в последнем бою! Пластырь был снят, огромная пробоина чернела у самой ватерлинии. Сквозь нее видны были мотористы, разбиравшие поврежденный мотор.
Хмуро вставала над палубой пробитая осколками и пулями рубка. Сиротливо высилась мачта без флага и антенны. Медведев чувствовал себя здесь, как в операционной в присутствии тяжело больного друга.
Однажды он услышал разговор краснофлотцев. Подошел незамеченный, остановился под килем у широкого плавника руля.
Медведев сразу распознал голоса.
Говорил радист Кульбин обычным своим, будто немного сонным голосом:
— Что это ты кислый такой? Укачало, что ли, на суше?
И конечно, ответил Фролов. Медведев знал, какая дружба связывает этих, таких не похожих друг на друга матросов.
Фролов — живой, легкомысленный парень, корабельный остряк и задира — сейчас казался подавленным и раздраженным.
— Сухая ты, Вася, душа. Третий день по земле хожу и все в себя не приду. Смотри, как покорежило катер.
Помолчали. Работали на палубе, перетаскивая какие-то вещи. Снова заговорил Фролов:
— Какой катер! Быстрый, что чайка. Три корабля потопили, самолет пустили на дно. А теперь что? По чужим кораблям разойдемся?
— А ему все равно уж в ремонт пора, — негромко сказал Кульбин. —
— А ребята? Те, что погибли? Когда в могилу их опускали, мне солнце черным показалось. Чтобы не заплакать — по душам говорю, Вася, — я себе губу прокусил. Золотые ребята!
— Война! — прозвучал взволнованный голос радиста. — Слезами, друг, делу не поможешь. У матроса слезы наравне с кровью ходят…
— Я бы сейчас на сухопутье пошел, — сказал Фролов страстно. — Лицом к лицу с немцем схватиться. Говорят, командир рапорт подал — в морскую пехоту. Вот бы с ним, пока здесь корабль лечат. Пошел бы ты, Вася, тоже?
— Не знаю…— раздумчиво произнес Кульбин. — С корабля уйдешь — обратно могут не воротить. Я моряком умереть хочу, если уж умирать придется…
Медведев стоял опершись на стальное перо руля. Да, золотые ребята! Как сдружился с ними за короткое военное время!.. Может быть, взять обратно рапорт, оставить все, как было, положиться на волю случая?
Но три часа спустя на борту рейсового катера он уже подходил к причалу главной базы Северного флота.
Много дней и недель не видел он этого города в сопках — города, лишенного детей и деревьев, возникшего на голых гранитных утесах, — на скалах, отшлифованных постоянными яростными ветрами, дующими со всех тридцати двух румбов.
Уже рейсовый катер прошел линию противолодочных бонов, огибал пологий, кое-где пестреющий деревянными домами Екатерининский остров.
Нежданный снежный заряд закрутился в воздухе, жесткой крупой осел на серых чехлах и на ворсе шинелей. Мгновенно надвинулась и промчалась зима, и вновь засияло солнце, заблестели окна домов базы, всеми цветами радуги заиграла вода залива.
Темнели пологие гранитные холмы, светлели на них узкие мостики-трапы, превращающие весь город в огромный каменный корабль. Уже с причала видны были центральный городской стадион, тяжелое, похожее на форпост рыцарского замка здание штаба на склоне сопки.
У трапа старшина проверял документы сходящих на берег. Задержал на Медведеве взгляд. Какой-то капитан, длинноносый, в круглых очках, ходил по пирсу, лениво любуясь радужной расцветкой залива.
Медведев прошел вдоль низкого борта стоящего у причала эсминца.
Длинные, полускрытые водой тела подводных лодок, как спящие аллигаторы, покачивались у пирса вдали. На рейде стоял белый английский корвет; белая шлюпка двигалась к берегу от его борта.
Группа громко болтающих англичан шла со стороны стадиона. Вслушавшись в быструю шелестящую речь, старший лейтенант разобрал: разговор идет о только что окончившемся футбольном матче. Англичане поравнялись с Медведевым. Черные клеенчатые плащи, бескозырки с очень высокими тульями и куцыми полями, у офицера — высокая фуражка. Офицер прошел, не козыряя; матросы посторонились, притрагиваясь к бескозыркам, смотря на Медведева водянисто-голубыми глазами, блестевшими спортивным азартом и удивлением.