Орлы летают высоко
Шрифт:
Александр налил в стакан еще вина и предложил его Талейрану.
– А что вы мне посоветуете?
– Я бы посоветовал, чтобы вы ничего ему не обещали в отношении женитьбы или угроз Австрии. Это две самые серьезные уступки. С другими вы можете сделать вид, что соглашаетесь. Ваше признание Жозефа королем Испании никоим образом не подействует ни на испанцев, ни на англичан, если они будут знать, что Австрия вот-вот вступит в войну. Что касается помощи, которую вы можете пообещать в случае войны, то оставляю этот вопрос на ваше усмотрение, ваше величество.
– Я согласен с вами, мой дорогой мосье Талейран, и я обязательно последую вашему превосходному совету. Франции повезло, что у нее есть такой патриот, как вы, – сказал Александр.
Талейран холодно улыбнулся.
– Мой патриотизм, вероятно, кажется вам очень похожим на измену, ваше величество. Но поверьте мне, те низости, которые я совершал, служа Наполеону Бонапарту, хорошо подготовили меня к тому, что я совершаю сейчас. Скоро уже начнется представление. Позвольте пожелать вашему величеству спокойной ночи.
Конференция в Эрфурте закончилась так же, как и начиналась, в роскоши и кажущемся дружелюбии обоих глав, поскольку царь согласился с большей частью предложений Наполеона.
Но заслуга в этом на самом деле принадлежала Талейрану, которому удалось уговорить царя там, где это не удалось императору Франции. Так говорили наблюдатели, видевшие, как на одной из встреч правитель Франции настолько потерял самообладание и достоинство, что сбросив свою шляпу на пол, стал прыгать на ней под холодным презрительным взглядом Александра. Затем русский царь вышел из комнаты.
Этот инцидент показал вульгарную сущность маленького выскочки с Корсики, который так им и остался, несмотря на покрывавшее его пурпурное одеяние. Александр это отметил, отметил то, что гордый молодой дипломат времен Тильзита, кем он не мог не восхищаться и уважал как противника, если не как равного себе, превратился в несдержанного задиру, легкую добычу страстей и порывов, свойственных дикарям. Он был несдержан в угрозах и оскорблениях, но с Александром держал себя вежливо, даже дружески.
– Я оставляю Эрфурт и вас, ваше величество с большой грустью, – произнес он в их последний вечер. – Я был счастлив тем миром и дружбой, которые нашел здесь. Теперь мне предстоят менее мирные обязанности.
– В Испании? – сочувственно спросил Александр.
– В Испании, – ответил Наполеон, – чтобы разогнать чернь, которой горстка некомпетентных деятелей позволила поднять шум, совершенно несообразный с их значимостью.
– Желаю вам всяческого успеха, мой друг, – сказал ему Александр. – Ваши интересы всегда совпадают с моими.
На следующее утро кареты императоров выехали из Эрфурта, а следом за ними их яркие эскорты, и пушки в последний раз отсалютовали им на прощание. Все закончилось, и два монарха отправились разными дорогами, один в Париж, а потом морем в Испанию, а другой в Санкт-Петербург.
Александру регулярно доставляли депеши, и когда он выехал из Эрфурта, то перечитал последнюю из них. Она уверяла, что все в Петербурге было мирно. Просочились слухи, что он отказал Наполеону в женитьбе на Великой княгине Екатерине, что вызвало одобрение общественного мнения. Реакция Великой княгини была менее благоприятной, но полиции и властям удалось сохранить абсолютное спокойствие во время его отсутствия. Под депешей стояла подпись: Алексей Аракчеев.
Умиротворенный и спокойный, царь откинулся на подушки кареты и стал раздумывать о сообщении, касающемся Аракчеева и Двора. Оно означало, что Двор парализовало страхом перед ним.
Александр закрыл глаза и тут же подумал о Марии Нарышкиной, и мысли его были одновременно и чувственными, и сладострастными. Он сильно скучал без нее, и случайные объятия одной или двух немецких дам в Эрфурте только усилили его чувство одиночества и обострили его желание. Он засыпал, положив русую голову на атласные подушки, и мечтал о том, что сжимает любимую в своих объятиях.
Когда Александр прибыл в Зимний дворец, первым человеком, кого он к себе пригласил, была его мать. Вдовствующая императрица вошла в комнату сына и оставалась там с ним в течение примерно часа. Затем послали за пажем, чтобы пригласить к брату Великую княгиню.
Екатерина ждала приглашения и уже пылала гневом. Он не выполнил в Эрфурте своего обещания. Она останется в России незамужней, стареющей, напрасно тратящей свою юность и красоту с любовниками, которые удовлетворяли ее чувственные запросы, но ничем не могли удовлетворить ее политических амбиций. Она, как буря, ворвалась в комнату Александра, но внезапно остановилась, когда увидела, что мать стоит рядом с сыном.
– Моя дорогая сестра, – мягко проговорил он, – как я рад видеть вас.
Она вдруг заметила, что он не пошел к ней навстречу, не сделал попытки поцеловать ее, как он это обычно делал после разлуки. Было что-то холодное и неприступное в его поведении, несмотря на мягкие слова, и лицо ее матери было суровым и непроницаемым.
– Слухи достигли нас раньше, чем вы приехали, – резко заметила Екатерина. – Если только вы послали за мной не для того, чтобы опровергнуть их. Никакого замужества не будет. Это правда?
Она видела, как кровь прилила к щекам матери, и поняла, что та боится, боится Александра… Екатерина стояла не шевелясь, выражая своим видом гордость и вызов, но все ее существо постепенно начало охватывать странное ощущение страха. Никогда она не видела в глазах брата такого ничего не выражающего, отсутствующего выражения. Он внимательно посмотрел на нее, а потом ответил тем же спокойным голосом:
– Боюсь, что это именно так. Между вами и Наполеоном не состоится никакого брака.
– Вы предали меня! – бросила она ему обвинение. – Вы обещали, но нарушили свое слово!