"Орлы Наполеона"
Шрифт:
Чувствуя, что сердце останавливается, Сергей зажал уши ладонями.
А Марешаль со связанными руками перед этим воем был беззащитен. Оглянувшись, Сергей увидел выпученные, безумные глаза француза.
— Бежим! — закричал тот и сделал шаг.
Сергей пинком сбил Марешаля на землю.
— Бежать команды не было! — гаркнул бешено. — Мы с тобой ещё не поговорили!
— Ты спятил! Какой сейчас разговор? Ты же видишь, — небеса разверзлись… Хочешь самого дьявола дождаться?
— Да и пусть! Утащит в преисподнюю — туда тебе и дорога
— А тебе?
— А мне там делать нечего…
Словно подтверждая опасения побелевшего Марешаля, замок взвыл с новой силой. Чудовищный вопль рвался из глубин каменной громады, сотрясая землю, воду и воздух. Древний замок будто оплакивал… но что? Или кого? Неисчислимые легионы воинов, павших при защите его стен за долгие века? Свою забытость и обветшание?
Француз истерически зарыдал. Встав на колени, уткнулся в ноги Сергея.
— Бежим! — прохрипел умоляюще. — Или убей тут же. Это же бесовщина! Я больше не могу, не могу…
Сергей и сам уже чувствовал, что теряет рассудок.
— Ладно! — крикнул сквозь душераздирающий вой. — Мы сейчас уйдём. Но в гостинице ты мне расскажешь всё. Всё, ты понял? Или я привяжу тебя к дереву и уйду один. А ты подыхай тут…
Марешаль закивал головой. Сергей поднял его на ноги.
— И смотри мне, — добавил с угрозой. — Если передумаешь или начнёшь юлить, пригоню пинками обратно. Но уже не на берег, а в сам замок. Заодно и посмотришь там, что к чему…
— Хорошо, только быстрее! Ради бога быстрее…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В салоне графини Строгановой художник Белозёров всегда был желанным гостем, а после назначения президентом императорской академии стал ещё желаннее.
Впрочем, дело не в должности. Сергей Васильевич главным образом был уважаем в свете за талант, безупречную репутацию и высокие человеческие качества. Особое умиление женщин вызывала общеизвестная преданность статного синеглазого красавца своей жене. Правда, некоторые великосветские дамы такую верность втайне считали чрезмерной. Кому что…
Вечером тридцать первого мая в просторной гостиной графского особняка было оживлённо. Собрались человек двадцать пять, не меньше. Трепещущие веерами дамы блистали красотой и нарядами, а кто-то — постарше только нарядами. Мужчины в сюртуках и визитках напоминали важных птиц с чёрным оперением, кое оживлялось белоснежными рубашками, схваченными у шеи галстуками-бабочками. Старый приятель Белозёрова Стецкий, служивший начальником департамента в министерстве финансов, приехал в форменном вицмундире и теперь приветливо махал Белозёрову с другого конца гостиной.
Хозяйка салона встретила Сергея радушной улыбкой.
— Как мило, Сергей Васильевич, что вы приехали к нам, — сказала она, одаривая художника не лишённым кокетства взглядом выразительных серых глаз. Молодость графини уже миновала, однако благодаря изяществу и природному очарованию женщина всё ещё могла кружить мужские головы и, по слухам,
— Вы же знаете, Наталья Михайловна, бывать у вас для меня и честь, и удовольствие, — откликнулся Белозёров, целуя красивую руку, украшенную бриллиантовым перстнем.
— Мы вас ждали! Я всех предупредила, что сегодня вы главный гость.
— Вот как? Но почему?
— Какой вы, право, скромник… Ваша поездка во Францию всех интересует. Сегодня вы нам про неё расскажете. Хорошо?
"Смотря что", — подумал Сергей, кланяясь.
В памяти сами собой встали недавние картины и лица. Вот бедняжка Жанна, бесчувственно распростёртая на полу. Вот залитый кровью Лавилье, чья грудь разворочена пулями жандарма. Вот негодяй Марешаль, ополоумевший от невыносимого ужаса и на коленях умоляющий бежать от страшного замка…
Графиня Строганова с удивлением увидела, как шрам на щеке Сергея неожиданно побелел.
…Впихнув связанного Марешаля в номер и сдав с рук на руки кряхтящему, с туго перетянутым боком Долгову, Сергей кинулся к Жанне. Девушка лежала на спине с широко раскрытыми глазами. В уголке рта запеклась кровь. Схватил за руку и отпустил — холодна была та рука. Прижался ухом к груди. Тишина…
— Как же так?! — отчаянно закричал Сергей, хватаясь за голову.
Ведь понимал же, понимал, что иного исхода нет. С какой чудовищной силой швырнул горбунью на пол проклятый трактирщик, гореть ему в аду… При виде бездыханного, сломанного тела сердце, запнувшись, пропустило удар. Стало невыносимо больно, и пусто стало. Сел на пол рядом. Взял остывшую ладонь и пристально посмотрел на мёртвую Жанну, запоминая каждую чёрточку потускневшего в смерти, но по-прежнему милого лица.
Добрая. Славная. Несчастная. Так и не узнавшая радости…
На плечо Сергея опустилась рука.
— Не плачьте, Сергей Васильевич, тут слезами не поможешь. И ничем уже не поможешь, — услышал сумрачный голос Фалалеева.
— А кто плачет? Никто и не плачет, — пробормотал Сергей.
Перекрестился. Дрожащими пальцами бережно закрыл глаза с остановившимся взглядом. Оглянулся на Фалалеева.
— Подсоби, — сказал тихо.
Вдвоём они подняли по-детски лёгкое тело и положили на постель. Господи! И суток не прошло, как она сидела на этой постели, умоляя хотя бы о крошке счастья…
Встряхнув головой, Сергей огляделся.
— Где Мартен? — спросил хмуро.
Выяснилось, что сержант распихал связанных "орлиц Наполеона" по разным комнатам, запер, а сам побежал будить телеграфиста, чтобы вызвать из Орлеана помощь. По пути должен захватить доктора Триаля. Бедняжке Жанне, трактирщику и Лавилье уже не помочь, но уцелевший жандарм, получивший от Марешаля жестокий удар в голень, полулежал в кресле и время от времени со стоном поглаживал пострадавшую ногу.
— Пока суд да дело, предлагаю заняться мсье адептом, — решительно сказал Долгов. — Надо поговорить.