"Орлы Наполеона"
Шрифт:
— Ну, пожалуй…
— Не "пожалуй", а так точно. В политике мелочей нет, Сергей Васильевич. Так что, с какой стороны ни возьми, польза от вашего риска большая. — Вздохнул. — Жаль только, что Марешаль отказался назвать хоть какие-то имена. А теперь уже и не назовёт.
— Что значит "уже"? — вскинулся Сергей.
— То и значит… Пресс-атташе посольства зачитал мне сообщение из сегодняшнего номера "Матэн". Мол, накануне в тюремной камере покончил жизнь самоубийством бывший чиновник Министерства иностранных дел Гастон Марешаль, находившийся в предварительном
Сергей ощутил мимолётный озноб. "Я человек конченый", — кажется, так выразился француз во время допроса? Предчувствовал…
— И вы полагаете, что это не самоубийство? — спросил хмуро.
— Я полагаю, что Марешаль, говоря о длинных руках ордена, не соврал, — отрезал Ефимов. И добавил после паузы: — Теперь, выходит, все концы в воду.
— Но есть же ещё женщины. Мадам Арно, вдова Прежан, Луиза…
— Ну да. Две провинциальные старухи и художница-шлюха. Наверняка адепты низшего звена. Что они могут знать? Хотя, может, и до них доберутся… Марешаль-то в иерархии ордена, судя по вашему протоколу, стоял намного выше.
Сергей в сердцах сплюнул.
— Но, может, следователи успели из него что-то выжать?
— А нам с вами какая от того польза? Сюрте сведениями уж точно не поделится. Впрочем, это мы скоро узнаем.
— Каким образом?
— Будем следить за их прессой, — хладнокровно пояснил Ефимов. — Коли в ближайшие недели появятся сообщения об убийствах или самоубийствах уважаемых лиц, то, значит, кого-то Марешаль всё же назвал. И орден постарается убрать засвеченные фигуры, чтобы тем самым пресечь дальнейшее разоблачение. Согласны?
— Вполне.
Рассуждения генерала, не лишённые доли цинизма, полностью совпадали с мнением самого Сергея. Однако лично он следить за французской прессой не собирался. Надоело… Он своё дело сделал, а теперь пусть работают те, кому по службе положено.
Кстати!
— Хочу поблагодарить вас за Долгова, Виктор Михайлович, — сказал от души.
Ефимов посмотрел на Сергея с нескрываемым удивлением.
— А почему, собственно, вы благодарите… — начал было.
— Ну, как это почему? Если бы Долгов не при стрелял Арно, трактирщик размозжил бы мне голову стулом. С его ручищами — раз плюнуть.
— Долгова и благодарите. Я-то при чём?
— Полноте, Виктор Михайлович, — невозмутимо сказал Сергей, щурясь не без хитринки. — Вы же не будете отрицать, что Борис — ваш офицер?
— То есть как это?..
— Для поручика староват, для майора молод. Значит, капитан. Разве нет?
Ефимов пожевал губами и улыбнулся.
— Долгов проговориться не мог, — сказал наконец убеждённо.
— И не надо, — подхватил Сергей. — Я сам догадался. Хотя только под конец.
— Каким же образом догадались, позвольте узнать?
— Дедуктивным. Для чиновника слишком хорошо орудует кулаками — это раз. Когда Марешаля с его бандой вязали, у Бориса вдруг оказался револьвер. Для чиновника, опять-таки, предмет нехарактерный. Это два. Допрос Марешаля провёл сам, и наилучшим образом. Я бы сказал, профессионально. Это три, и,
Ефимов развёл руками.
— Возразить нечего, — сообщил со вздохом. — Всё по полочкам разложили.
— Вспомнил, наконец, ваше беспокойство, с которым провожали меня во Францию, — добавил Сергей. — Трудно ли после этого представить, что вы негласно договорились с министерством и под видом чиновника приставили ко мне такого, что ли, телохранителя?
Генерал негромко поаплодировал.
— Браво, Сергей Васильевич, — сказал проникновенно. — Умеете вы дедуктировать.
Прозвучало комплиментом, однако Сергей лишь отмахнулся.
— Эх, Виктор Михайлович, когда-то умел… А сейчас, похоже, в академических-то хлопотах, и разучился.
— С чего это вы взяли? — изумился Ефимов. — Скромничаете, батенька.
— Да если бы… Я ведь мог насторожиться и раньше. Тогда и ситуация, глядишь, по-другому сложилась бы. Поздно сообразил.
Ефимов с интересом посмотрел на Сергея.
— Вы меня интригуете, — откликнулся живо. — Ну-ка, выкладывайте, что вы там поздно сообразили.
Вместо ответа Сергей встал и, потянувшись, подошёл к дереву. Сорвал пятипалый каштановый лист. Покрутил в руках.
— Понимаете, — сказал задумчиво, — вокруг всегда существуют какие-то нюансы. Мелочи, детали, штрихи. Если хотите, — подсказки, заметив которые делаешь тот или иной вывод. Всё искусство сыска в том и состоит, чтобы наблюдать и делать выводы.
— Очень любопытно, — оценил Ефимов нетерпеливо. — Будем считать, что это была теоретическая часть. Переходите к практической.
— Как скажете, господин генерал… Мадам Лавилье… ну, Луиза… показала мне свой альбом. Рисунки хорошие, но не суть. Был там и портрет Марешаля в карандаше. Он то меня и насторожил…
— А почему? Сами же сказали, что между ними была связь. Могла она изобразить любовника?
— На радость мужу, который в любой момент может поинтересоваться творчеством жены? Но дело даже не в этом. Портрет Марешаля был в самом на чале альбома. После него шли наброски парижских улиц, собора Сакре-Кёр, Триумфальной арки и так далее. Потом было несколько деревенских зарисовок, сделанных уже в Ла-Роше.
— И что?
— Так ведь Марешаль познакомился с Лавилье только в деревне. Практически у меня на глазах. Каким же образом его портрет предшествует парижским видам? Допустим, Луиза зачем-то вырвала рисунок из середины альбома и вклеила в самое начало. Но я бы склейку заметил. Остаётся самое простое — предположить, что Марешаль и художница были знакомы ещё до приезда в Ла-Рош, в Париже, но по какой-то причине своё знакомство скрывают. Вопрос: зачем? и, главное, от кого? И с какой целью они одновременно приехали в эту глушь? Поворковать на глазах у мужа, что ли? Очень всё это непонятно…