Орлята(Рассказы о пионерах-героях)
Шрифт:
Женю увели, а Юта стояла на дороге, оцепенев от ужаса и горя.
Очнувшись, она бросилась по скользкой обочине следом за подругой. Но Женю уже увели в село.
Юта заплакала.
Отряд расформировали. Часть бойцов после освобождения Ленинградской области влилась в ряды Советской Армии, часть возвращалась к мирному труду: так много нужно восстанавливать, строить заново! А небольшая группа в триста человек готовилась к трудному переходу в тыл фашистам на все еще занятую ими территорию Советской Эстонии.
Юту настойчиво
А Женя, которую расстреляли фашисты? Разве не поклялась Юта отомстить за смерть подруги? Нет, она ни за что не поедет ни в какой Ленинград. Она пойдет в Эстонию, будет драться с врагом. Она отомстит!
И упрямая девочка убедила. Ее оставили в отряде.
Был студеный февраль. Над Чудским озером свистел ветер, закручивал снежные вихри, гнал их меж ледяных торосов, рассыпал сухой пылью и вновь закручивал в белые подвижные жгуты.
Отряд в триста человек продвигался по льду. Люди, одетые в белые маскировочные халаты, шли медленно. Устали. Ветер хлестал по лицам, забивал рот, не давал дышать. Люди отворачивались, чтобы хоть на секунду перевести дыхание, пробовали идти спиной к ветру, но спотыкались на торосах, оступались, падали.
— Тьфу, нечистая сила! — тихо выругался пожилой партизан.
— Экой ветрила! Так и жжет!
И тотчас рядом раздался тонкий голосок:
— Не ворчи, дядя! А то не выйдет из тебя толковой старухи!
— Ох, эта Ютка! Еще и шутит! В чем только сила держится?
— Наверно, в носу, — серьезно ответила Юта. — Больно уж твердый у меня кончик носа!
Кругом приглушенно смеялись, А пожилой сказал озабоченно:
— А ну, сей секунд потри! Отморозить недолго…
Юта послушно подхватила огромной варежкой горсть сухого мелкого снега и яростно начала тереть кончик носа.
Наступила ночь. Отряд все шел и шел, пользуясь союзницей-темнотой. Ветер стих; стало немного легче. Но люди устали, как слепые, спотыкались о торосы, шли, с трудом передвигая одеревеневшие ноги. Шли молча — языки не ворочались. Казалось, вот-вот отряд выдохнется, обессиленные партизаны полягут на лед.
И вдруг слабый голосок неуверенно вывел:
Ну, споемте-ка, ребята-бята-бята-бята, Жили в лагере мы как, как, как? И на солнце, как котята-тята-тята-тята, Грелись этак, грелись так, так, так.Странно зазвучала эта веселая пионерская песенка среди ледяных заснеженных торосов трескучей февральской ночью. Пела Юта. Пела тихо, срывающимся на морозе голосом:
Дым костра, углей сиянье-янье-янье-янье, Серый пепел и зола-ла-ла! Дразнит наше обонянье-нянье-нянье-нянье Дух картошки у костра-ра-ра.Удивительная песня! Солнце, костер, углей сиянье… Ведь все это было, было… И все это будет! Непременно будет! Не зря же дни и ночи дерутся они с врагом и сейчас вот идут по чудскому льду, навстречу ветру, может быть, навстречу смерти, но непременно навстречу победе! Не все вернутся домой. Пионеры у зажженных костров там, в далеком будущем, вспомнят погибших добрым словом и добрым делом. И новые прекрасные люди в новом прекрасном, ими построенном мире скажут о павших в этих боях: они жили, боролись и погибли, как герои. Вечная память бойцам, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!
И тверже становится шаг, поднимаются головы, воспаленные глаза вглядываются в ночную мглу.
Ах, девчонка, девчонка, если бы знала ты, какие струны затронула старая веселая песенка в сердцах товарищей по оружию!
На исходе вторых суток вышли на эстонский берег. Люди шатались от усталости.
Валенки, покрытые снежной коркой, казались пудовыми. Черный береговой лес, подступивший из вечерней мглы прямо к ледяному озеру, был зловещ и негостеприимен. В каждом темном пятне, в каждом стволе, в изгибах заснеженных веток чудился враг. Что знал отряд про этот берег? Ничего. Надо было идти на ощупь. Но, чтобы не рисковать отрядом, послать сначала разведку.
— Юта! Жива?
— Жива.
Девочка лежала на снегу, уткнув лицо в согнутую руку.
— Не замерзла? — командир склонился над ней. Она хотела встать. — Лежи, лежи, — он присел рядом. — Ноги-то гудут?
— Как телеграфные столбы.
Командир улыбнулся.
— Не захоронила веселье под чудским ледком?
— Оно живучее.
— А идти можешь?
— Забыли что? Может, песню забыли на том берегу? Так я слетаю.
— Добро!
В одной из изб разбросанного хутора Ростой шла гулянка. Там были тепло и еда. Тепло и еда — то, чего так недоставало усталым партизанам.
Отряд окружил хутор. Хмельных гостей согнали в одно место. Выставили караулы. Наскоро перекусив, бойцы полегли спать. И никто в суете не заметил, как один из гостей, улучив минуту, бросился в сторону и растворился в темноте.
Юта спала на полу, прижав к себе свое сокровище — карабин. Когда невдалеке гулко грохнуло несколько выстрелов, она проснулась вместе со всеми, сонно потерла глаза, не соображая где она.
С силой распахнулась дверь, и вместе с клубящимся морозным паром в избу ворвался молодой партизан:
— Немцы!
— В ружье! — скомандовал негромко командир.
Партизаны повскакали и кинулись к дверям. Юта побежала вместе с ними, но командир остановил ее:
— Останься в избе с девчатами! Готовьте перевязочный материал. Ждите приказа.
Она осталась с несколькими санитарками в избе. Снаружи, со стороны озера, залаял, захлебываясь короткими очередями, пулемет. Ему ответил другой, со стороны леса. Гремела беспорядочная ружейная пальба. В нее вплетались глухие трещотки автоматов.