Орнитоптера Ротшильда
Шрифт:
— Туненетти! — отвечал дядя, не сбавляя скорость (никакой инспекции, никакого ГАИ тогда не было, да он ведь и сам был милиция, «гепеу», «энкеведе» и, следовательно, никого не боялся).
Отец мой, сидя рядом с дядей Васей, все говорил, что вот лето началось, шиповник цветет дружно, по всем приметам должна быть хорошая рыбалка. Раз «шиповник цветет — значит, окунь клюет». До сих пор не могу я соединить в одно два этих разных явления. Шиповник и окунь. Разве что оба — колючие. Отец был большим знатоком и ценителем всяких примет, пытался наставлять и дядю. Совершенно впустую, потому что дядя Вася ни рыбаком, ни охотником никогда не был. Я знал, что завтра дядя Вася уже будет на работе в огромном угловом здании с решетками на нижних окнах и суровыми красноармейцами в шлемах, с винтовками, прогуливающимися вдоль этих окон по тротуару. Дядя Вася никогда и ничего не говорил об этой своей работе. Лишь тетя иногда жаловалась матери: «Василий даже ночевать неделями не приходит».
Кругом тогда были «враги народа». Вот почему, глядя на дядю сбоку, я видел в каком-то совсем неожиданном ракурсе его
А на все отцовы рассуждения дядя сквозь зубы, невнятно-раесеянно цедил:
— Туненетти…
«Га^ик» бежал уже по улицам города.
Тот шиповник и по сей день цветет в моей душе. Жив в ней жук, колюче ворочавшийся в кулаке. Бабочки. Лето. Ящерка. Гора… А самой горки давно нет. Проезжая как-то мимо тех мест пыльным, забитым ревущим потоком машин трактом, я ничего не мог узнать. В огромной выемке-чаше, как в лунном кратере, скрипели и лязгали экскаваторы, стояли и ехали груженные камнем самосвалы. Жилой район стенами высился на ближнем берегу, на дальнем парил небо трубами цементный и бетонный завод. Ни кустика не было вблизи, ни деревца, лишь камни, разбросанные у дороги, вросшие в промазученный пыльно-серый бурьян.
И почему мне вспомнился тот цветущий день и мой веселый дядя, которого давным-давно нет, и это его неунывающее: «Туненетти!»?
Папилио Антимахус
Барон сэр Вальтер Ротшильд, несомненно, был самым крупным профессиональным коллекционером бабочек, и вряд ли в мире хоть кто-нибудь мог соперничать с ним по масштабам коллекционирования. Лорд отправлялся в экспедиции сам, снаряжал коллекционеров, покупал бабочек у натуралистов и сборщиков. Он платил щедро, хотя в его положении — отпрыска знаменитой банкирской династии, владевшей колоссальными состояниями плюс рудники золота и алмазов в Южной Африке, это было вряд ли особенно сложно. Но разве мы не знаем богачей, которые не желали тратить даже пенни на какие-то сомнительные дела, вроде ловли бабочек или собирания жуков? Наверное, даже Рокфеллер, собиравший жуков во всем мире, испытал моменты снисходительных усмешек со стороны собратьев по бизнесу. Но человечество, наверное, с времен творения неровно делилось на трезвых прагматиков и непринимаемых им чудаков, к которым оно всегда относило фанатиков-коллекционеров.
Одним из таких был барон Ротшильд. Он часто бывал в гостях у моего друга Рассела, и в этот вечер мы принимали его вместе.
Лорд Ротшильд был высокий рыжеватый и худощавый мужчина с несколько резким и, я бы добавил, надменным профилем. У него были холодные голубоватые глаза оценщика-аукциониста и типичный облик делового банкира, в то время как мы прекрасно знали, что этот человек страстный любитель бабочек, и не просто любитель — знаток высшей категории, ученый, готовый ради поимки нового вида оставить все дела и ехать за бабочками хоть на край света.
— Господа, — сказал он, когда вечером после очередного похода за этими несносными окаменелостями мы сидели за столом и угощались элем, произведением великолепной кухни Альфреда. — Мы, наверное, последние из тех чудаков, кому доводилось рисковать всем и в первую очередь головой из-за каких-то насекомых, из-за ба-бо-чек (это слово он произнес выразительно и раздельно). — Когда я вспоминаю, какие расстояния пришлось преодолеть, какие мучения испытать, прежде чем в систематике появлялось очередное пойманное, изученное и описанное крылатое сокровище, мне становится просто страшно. Ехать на Амазонку, в джунгли Индии, в Конго, на Малайские острова — все это экзотично звучит, пока не хлебнул этой экзотики по уши, но все-таки если бы мне предложили спокойную жизнь богатого бездельника или занятого своими развлечениями рантье, я бы никогда на это не согласился. Хочу признаться, что самые счастливые мои часы были связаны с лесами Западной Африки, где я провел несколько экспедиций и открыл новые виды.
— Может быть, сэр, вы расскажете нам о них? — спросил Рассел с той степенью учтивости, какая выражалась им к людям, которых он чтил глубоко и неподдельно.
— Господа, чем могу удивить я вас? — усмехнулся Ротшильд. — Вы пробыли в тропиках десятилетия, вы испытали столько трудностей и приключений, испытаний судьбы, в то время как я путешествовал с определенным комфортом, а открытий сделал гораздо меньше, чем вы?
— Наверное, вы преувеличиваете наши заслуги, сэр, — усмехнулся Рассел.
Лорд Ротшильд на секунду задумался.
— Я в самом деле заинтересую вас своим рассказом, господа?
Мы согласно кивнули, потому что послушать барона было в самом деле интересно, к тому же повествовать сами о чем-то мы оба вряд ли могли, — так устали сегодня после целого дня утомительных блужданий по карьерам. Так уж получается, что окаменелости иногда находишь буквально кучами, а иногда можно долбить сланцы хоть целыми днями — ничего путного не попадается, работаешь, как рудокоп, пальцы натружены, плечи ноют, лицо иссечено осколками камня, и ничего нет. Однажды я даже повредил себе глаз, когда ударом молотка по известняку наткнулся на обсидиановую прослойку.
— Может быть, рассказать вам, господа, как я добывал в Западной Африке Папилио Антимахус и Папилио Залмоксис?
— Пожалуйста, барон. Нам с Генри так хочется побывать вместе с вами в Африке. Ведь мы столько мечтали об экспедиции туда, но что поделаешь, уже поздно. Годы! — он лукаво поглядел на меня и барона из-под очков. «Годы». Я знал, что Рассел умеет притворяться. Он сохранил могучее здоровье, не чета мне, и оставалось только ему завидовать.
— Может быть, это случайность, господа, — продолжал барон Ротшильд, — но так уж получилось, что господин Бейтс исследовал Амазонку, вы, господин Рассел, Малайский архипелаг, а я — Индию и Африку. Не правда ли, удивительно? Втроем мы охватили наиболее интересные регионы, где встречаются самые редкие и удивительные представители чешуекрылых. Вы знаете, господа, что фауна дневных бабочек Африки странным образом значительно уступает фауне Южной Америки, а тем более юго-восточной Азии и Новой Гвинее. Свойство ли это гигантского сухого материка (на мой взгляд, вся Африка со временем обратится в сплошную Сахару. Это ужасно, однако факты налицо!), или мы имеем дело с неопознанными обстоятельствами, но ведь и дождевые тропические леса этого континента значительно уступают Амазонии и Зондским островам. Может быть, именно потому крупнейших дневных бабочек Африки можно пересчитать по пальцам, и все они принадлежат к семейству парусников [6] . Это Папилио Лейкотения из Уганды, Папилио Хорнимана из Кении, Папилио менестреус и Папилио гесперус из Камеруна. Вот, пожалуй, и все крупнейшие парусники из восьмидесяти с лишним видов, какие мы знаем оттуда, не считая, разумеется, резко отличного от всех огромного и голубого Папилио залмоксис [7] . Он напоминает мне американских морфо. И уж, конечно, гиганта среди парусников и вообще всех дневных бабочек мира Папилио антимахуса [8] , несравненного и не похожего на других африканских папилионид. Ведь, согласитесь, господа, у бабочки этой нет хвостиков, формой тела она напоминает чудовищную американскую геликониду (к счастью, не пахучую, ведь от геликонид их клопиная вонь слышна до десятка метров, представляете, если бы так благоухал антимахус, его невозможно было бы иметь в коллекции. Впрочем, запахи бабочек — темное дело, еще никем не распутанное. Ведь есть, и вы знаете, бабочки необычайно приятно благоухающие, как, например, бабочки бутанитис! Вернусь, однако, к антимахусу. Может быть, вам известно, что я первый нашел, если не открыл его самку, ибо она была неизвестна в коллекциях.
6
Papillionidae (Папилио).
7
Папилио залмоксис — в настоящее время выделен систематиками в особый род итерус и носит название Итерус Залмоксис. Iterius salmoxis Hew.
8
Папилио антимахус — теперь выделен также в самостоятельный род Друрия и называется Друрия Антимахус. Druryela antimachus Drg.
Еще в первой экспедиции в Африку мне доставил ее один из туземцев, и с тех пор самку антимахуса никто не мог найти. Скажу, что и антимахус-самец далеко не такая простая находка, а тем более — поимка. Он держится в таких высоких труднодоступных лесах, что обнаружить его часто не удается, и если видишь где-то в разреженных местах, на опушках, он и тут летает вдоль и возле вершин, присаживается там да иногда, как птица, мелькает высоко над лесной дорогой. И это все. Поймать его внизу, да еще на лету — абсурд. Он летает стремительнее любого бражника, но гораздо красивее, ибо бражники порхают, а он реет и планирует, будто ласточка. Один раз во время дождевого периода в Конго я видел антимахуса совершенно потрясающей величины — не менее фута [9] , и поднялся он (честное слово, господа, я вздрогнул, как если бы вылетел бекас!) из травяной заросли, хорошо помню, что там торчали из травы бородавчатые листья гастерий с длинными колокольчатыми цветоносами. Антимахус вылетел, как птица, а я успел лишь открыть рот от изумления. Повадки этой бабочки сбивают меня с толку. Не правда ли, что окраской он отчасти похож на наших английских перламутровок или шашечниц? Но это, конечно, ни в какое сравнение по величине. Шашечница, увеличенная в десять раз! А вообще, господа, вы не думали, что антимахус, да и залмоксис, родственники зондских орнитоптер? Или, может быть, их древние прародители?
9
Около тридцати сантиметров.
— Такая мысль, барон, приходила мне, — сказал Расселено только по поводу голубого Папилио Залмоксис. Телом он очень похож на орнитоптер, окраской несколько напоминает замечательного Улисса [10] из Северной Австралии, а также напоминает и американских морфо. Впрочем, по-моему, морфо напоминают и желтые африканские Папилио Нобилис? Вы этого не находите? А ты, Генри?
Я сказал, что разделяю мнение барона о том, что Папилио Антимахус действительно исключительная и совсем не похожая на других африканских парусников бабочка. Громадная величина, крылья, особенно верхние, узкие и округло вытянутые, ржаво-рыжая окраска, в то время как большинство папилионид Африки окрашены в черные с белым, черные с голубым, коричневые с белым или белокрапчатым тона. А форма, действительно, как у амазонских геликонид. А что, если этот парусник с его могучими крыльями перемахнул Атлантику и здесь, в условиях Западной Африки, изменился в сторону еще большего увеличения?
10
Папилио Улисс — один из красивейших видов парусников Океании и Австралии, ярко-синего цвета с черной каймой.