Оруженосец Кашка
Шрифт:
Когда Кашка подходил к лесенке, доски в боковой стенке платформы раздвинулись. Между ними показалась ушастая Левкина голова.
– Иди сюда, – потребовал Левка. – Ну, иди быстро, скажу что-то.
Кашка пошел. Бояться-то было нечего. Плохого он Левке, кажется, не делал. Левка придержал доску, и Кашка шагнул в пахнущий старым деревом полумрак.
В тот же миг из рук у него выбили кульки с ягодами. Потом его стукнули один раз по плечу, два раза по щеке и один раз по носу.
После этого он услышал Левкин голос:
– Еще раз притащишься с ягодами – башку свинтим! Добренький какой, денег ему не надо! Газуй отсюда, малявка полосатая!
Доски снова раздвинулись, и Кашку пинком выпроводили на свет.
Из носа капала кровь. Капли были круглые и красные, как ягоды. Кашка не боялся крови, но она падала на рубашку, и пришлось долго сидеть у палисадника с запрокинутой головой. Кашка сидел и думал.
Думал, как быть. Он знал, что заскучает теперь, если не будет встречать и провожать поезда. А показаться на станции нельзя, раз Левка дерется. Ну что он этому Левке сделал?
Жизнь снова становилась плохой и печальной. Только чуть-чуть радовало Кашку воспоминание о вчерашней песне. Но это была прошлая радость, а впереди никаких радостей не было…
Кровь унялась.
Кашка побрел за поселок. В лесном озерке он отстирал от крови рубашку и высушил на ветру.
Между прочим, за все это время он так ни разу и не заплакал.
Домой Кашка вернулся к вечеру.
Еще издалека он увидел бабу Лизу. Она стояла у калитки строгая, прямая и неподвижная. Настроение у Кашки испортилось до самого конца. Но виноватым себя ни в чем он не чувствовал и поэтому не стал пугаться строгого бабушкиного вида. Только опустил голову и хотел бочком проскочить в калитку.
Пальцы бабы Лизы ухватили его за ухо.
Это были крепкие пальцы. Как деревянные щипцы. Они так защемили ухо, что Кашка пискнул, словно мышонок.
– Появился, – сухо сказала баба Лиза. – Вот и ладно. Вот теперь и поговорим.
За ухо она ввела растерянного Кашку во двор, остановила у крыльца и повернула к себе.
– Где был?
Кашка ежился и моргал. Не знал он, что сказать. Вылетели из головы все слова и где-то потерялись.
– Где был?! – тонко крикнула баба Лиза и вдруг хлопнула его ладошкой по щеке. Это было не больно. А обидеться или удивиться Кашка просто не успел. Только зажмурился и мотнул головой.
– Не кормит тебя бабка, да? – выкрикивала баба Лиза, и лицо ее некрасиво морщилось. – Деньги тебе, окаянному, понадобились?! На вокзале ягоды продаешь?! Бабку позорить вздумал!
– Я не продавал… – шепотом сказал Кашка. – Я не продавал… – Он очень хотел все объяснить, но слова не находились.
– Еще и врешь! – Баба Лиза ахнула и выпрямилась. – Ты еще и врать умеешь, негодник! Думаешь, люди не видели?! Где деньги?
– Нету…
– Показывай карманы!
Но карманов у Кашки не было. Иногда он для солидности засовывал ладони в прорези боковых застежек на штанишках, но ведь деньги туда не засунешь.
– Ну, ясно, – печально сказала баба Лиза. – Все, значит, на мороженом и проел. Ладно…
Она вдруг совершенно успокоилась. Видимо, приняла решение.
– Я твоего отца учила по-своему, человеком сделала. Тебя тоже воспитаю. Стой тут!
Она скрылась в доме, а Кашка стоял. Мог бы убежать, но стоял. «Что она хочет сделать?» – подумал он. Подумал без страха, а с какой-то едучей горечью.
– Не торговал я! – громко сказал он, и тут вместо слов пришли слезы. Кашка всхлипнул.
Баба Лиза появилась с громадным старым замком, который до этого валялся в кладовке. Его ключом Кашка иногда раскалывал косточки от компота.
– Ты у меня насидишься в темноте! – пообещала баба Лиза. – Ты мне про все расскажешь, когда с мышами переночуешь.
Кашка по-настоящему заплакал. Он никогда в жизни не боялся ни темноты, ни мышей и плакал не от страха, а от обиды и беспомощности.
На секунду что-то изменилось в твердом бабушкином лице. Но Кашка ее лица не видел. Только голос ее услышал:
– Марш в сарай!
Она подтолкнула Кашку с крыльца. Он закусил губу и, сдерживая всхлипывания, побрел к сарайчику, где лежали дрова и всякие ненужные вещи. «Умру я, – тоскливо думал Кашка. – Заболею и умру… Она даже слушать не хочет… Убегу куда-нибудь. В дальние города…» Но он не убегал, а обреченно шагал к своей тюрьме. Баба Лиза шла следом.
Но когда до сарайчика осталось несколько шагов, земля тяжело ухнула. Будто рядом упал мешок с картошкой. Только это был не мешок. Это прыгнул с забора Пимыч.
Кашка так никогда и не понял, откуда Пимыч узнал о его беде и почему решил помочь.
Поднявшись, Пимыч отряхнул колени, встал между Кашкой и бабой Лизой и бесстрашно сказал ей:
– Тебе, старая, не стыдно? Нашла на ком силу пробовать, на таком пацаненке…
Бабушка ахнула и уронила замок.
– Ах ты… Ах ты!… – начала она, а Пимыч наклонил набок голову и продолжал негромко и укоризненно:
– Чего ахать-то? Лучше бы спросила его, как он торговал. Он и денег-то не брал ни копейки ни с кого. Всяких дураков слушаешь, а с ним поговорить не можешь. Скорей за ухо…
– Иди, иди… – жалобно сказала баба Лиза и отмахнулась, словно Пимыч был нечистой силой. – Иди-ка ты отсюдова. Небось сам тоже… Иди… Куда пошел, вон она, калитка-то…
– Нам здесь удобнее, – солидно заметил Пимыч и тяжело взгромоздился на забор. Сверху он сказал: – Ты, Кашка, не бойся. – И прыгнул.
Опять дрогнула земля. Баба Лиза посмотрела на упавший замок, слабо махнула рукой и устало побрела к дому. Будто Кашки и на свете не было.
Он смотрел ей вслед, пока не закрылась дверь. Потом пошел на крыльцо, устроился на ступеньке и прислонился головой к перилам. Большой радости Кашка не чувствовал. Только удивление: «Вот так Пимыч!» Но и удивление скоро прошло. Все было правильно. Совсем невиноватого Кашку хотели посадить в сарай, а ведь справедливость-то должна быть на свете. Вот Пимыч и пришел, чтобы справедливость победила. Папа Кашке про это объяснял однажды: если человек не виноват, справедливость всегда победит.
Кашка стал думать про папу. И про маму. Про то, как сделают операцию и все будет хорошо. Все опять соберутся вместе. И не надо будет вечером, когда подкрадывается тоска, щипать себя за нос, чтобы сдержать слезы.