Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Шрифт:
Наконец морской залив, длинной кишкой вдавшийся глубоко в сушу меж плоских унылых берегов, привел нас в самый дальний угол побережья, где на болотистых островах в устье реки с крайней поспешностью строились порт и крепость. Матвеев в Амстердаме снабдил меня письмами к губернатору генерал-майору Меншикову и коменданту крепости полковнику Ренне, но оба были с царем в Ливонии. Новый, недавно назначенный обер-комендант – полковник Роман Вилимович Брюс – в пограничной крепости во время войны, естественно, имел право требовать объяснений от путешественников, кто они такие и зачем прибыли. Недолго размышляя, я предъявил ему все рекомендации и изложил планы, решив быть вполне откровенным: меня подкупило умение коменданта свободно говорить по-латыни, столь редкое в этой части света.
Вероятно, полковник тоже благодаря этому обстоятельству почувствовал во мне родственную душу и пригласил к ужину.
В моем багаже было несколько фунтов «очищенной селитры», не смешанной, ради безопасности, с серой. Я успокоился не прежде, чем убедился, что свежеприготовленная смесь воспламеняется по-прежнему надежно. Неспособность затравочного состава долго храниться добавила еще одну проблему на будущее, однако стоило возблагодарить всех богов за то, что конфуз случился не при царе.
Со второй попытки удалось отстреляться успешно и произвести на Романа Вилимовича столь благоприятное впечатление, что он озаботился моей немедленной отправкой в Ливонию к государю, находившемуся с осадной армией под Дерптом, и написал обстоятельное письмо своему брату, исполнявшему должность главного начальника артиллерии (в ту пору еще без чина генерал-фельдцейхмейстера). Поспешность была в высшей степени уместна, ибо средства мои почти истощились, а прославленные прежними путешественниками по России изобилие и дешевизна съестных припасов вовсе не имели места. Впрочем, провинция, четвертый год служащая ареной военных действий, вряд ли могла быть образцом процветания.
В это самое время прискакал гонец с известием о взятии Дерпта. Событие, по русской традиции, отмечалось изрядными возлияниями под пушечную и ружейную пальбу, а уклонение от празднества было бы воспринято как враждебный жест и сочувствие шведам. Каких усилий стоило на следующее утро встать, собраться и отправиться с обозом по нарвской дороге… За всю предыдущую и последующую службу я не совершал ничего, более соответствующего понятию подвига! Мне явно не перепало по наследству русской стойкости к крепким напиткам. Возможно, тут дело не в породе, а в климате или многолетней привычке; так или иначе, я решил впредь щадить свой несчастный желудок и зарекся от участия в подобных пиршествах. По крайней мере, искреннего участия, с употреблением того чудовищного количества водки, которое в России считается достойным мужчины и воина.
Падение Дерпта означало, что государя теперь следует ждать под Нарвой, также находившейся в осаде. Благодаря сему путь мой значительно укоротился, и менее чем через неделю я предстал перед Брюсом-младшим, коего нашел прямо на батарее. Яков Вилимович, превосходя брата и чином, и познаниями, просто покорил меня образованностью, умом и благородством. Желая произвести на него столь же выгодное впечатление, я начал с того, что подарил, как и старшему брату, экземпляр своего трактата о полете снарядов с подходящими к случаю комплиментами. Сопровождая генерала на позициях в последующие дни, часто вступая в разговоры об осадных премудростях, заметил, что он исподволь экзаменует нового знакомого, и постарался наилучшим образом показать свои познания в артиллерийском искусстве. Усилия оказались вполне успешны: главный артиллерист России признал меня достойным собратом по ремеслу и стал давать поручения, как если бы я уже был принят на царскую службу. Он обещал при первой возможности доложить государю о моем деле.
Надо сказать, что сей визит в Россию происходил в чрезвычайно интересный в военном отношении, но не подходящий для испрашивания высочайшей аудиенции момент, когда решалась судьба одной из сильнейших балтийских крепостей, а все другие дела по необходимости откладывались до окончания осады. Нарва была особенно важна еще и потому, что с нее начиналась война четыре года назад. Именно под этими стенами русские потерпели страшную и унизительную конфузию от вчетверо малочисленнейших шведов. Сумеют они взять реванш – получат важное преимущество. Случись вновь неудача – трон и даже жизнь царя окажутся в несомненной опасности, ибо после повторного поражения он рискует увидеть едва ли не всю страну в состоянии непримиримого бунта. Сей монарх имел среди подданных множество недругов, распространяющих о нем в народе
Осада крепости подобна шахматной партии: все ходы поддаются расчету и в состязании опытных игроков обмен ударами редко доходит до логического конца. Можно воевать многие годы, не увидев ни одного штурма. Правила хорошего тона предписывают, чтобы слабейшая сторона признавала поражение, как только перспектива его становится очевидной, иначе она напрасно отягчает собственную участь и берет на себя тяжкий грех излишнего человекоубийства. Нарвский комендант Горн (родственник генерала, с коим мы так и не встретились в Стокгольме), исполненный презрения к русским и необыкновенного упрямства, оказался глух к доводам разума. Осадные работы вступили в последнюю стадию и велись днем и ночью с необыкновенным усердием, подгоняемые личным присутствием царя. Несколько раз я видел государя издалека, а вблизи впервые столкнулся совершенно не в той обстановке, о которой думал, заказывая парадный камзол. Как раз помогал инженеру Гинтеру в подготовке позиции для брешь-батареи и требовал в соответствии с предписаниями науки снять грунт еще на ширину ладони, в то время как беспечные русские канониры уверяли, что и так, дескать, хорошо, предпочитая подвергать опасности свою жизнь, нежели поработать лишний час землекопами. Вдруг спорщики дружно взялись за лопаты, я оглянулся в поисках причины моментального прибавления ума и на мгновение растерялся, увидев Его Величество в двух шагах от себя. Невозможно было даже отсалютовать по правилам, ибо моя шпага лежала в стороне на бруствере, а перемазанная глиной одежда не соответствовала торжественности момента. Я просто доложил о проводимых, по приказу Брюса, работах и на вопрос «Кто таков?» (царь явно удивился, обнаружив в своей артиллерии незнакомого офицера) вспомнил заготовленные еще на корабле фразы, самостоятельно представился и сказал, что прибыл служить ему и желаю обсудить кондиции, а также представить его высочайшему вниманию некоторые новшества в оружейном деле.
– Знаю о тебе, был разговор. Сейчас недосуг – вот возьмем Нарву…
– Да, Ваше Величество.
Государь лично проверил дистанции и углы обстрела, убедился, что позиция выбрана верно, приказал углубиться не на одну, а на две ладони и сделать под орудия палубный настил из толстых дубовых досок, дабы в случае дождя лафеты не зарывались в раскисшую землю.
– Слушаюсь.
– Выполняй, Бог тебе в помощь.
Сопровождаемый небольшой свитой, он зашагал дальше по параллели. Я перевел дух. У меня не было причин бояться царя или ожидать от него немилости, однако рядом с ним невольно напрягся, как если бы над моей головой просвистело пушечное ядро изрядного калибра. В нем чувствовалась такая же нечеловеческая устремленность к цели, и оказаться, даже случайно, на его пути было бы столь же фатально. Петр почти не пригибался, его голова и плечи то и дело показывались над бруствером траншеи, сделанной для людей нормального роста. Один хороший стрелок с винтовкой, засевший на крепостной стене, мог бы выиграть войну для шведов.
Пехотный офицер из прикрытия назвал, по моей просьбе, сопровождавших царя генералов: среди них были Меншиков и Ренне, коим я до сих пор не удосужился сделать визиты, о чем вспомнил с неловкостью. Не следовало так явно пренебрегать светскими церемониями, это могло быть принято за неуважение. До самого штурма у меня не находилось времени исправить оплошность, да и потом дело свелось к чистой формальности, поскольку в глазах генералитета новоприбывший волонтер уже был человеком Брюса.
Сам Яков Вилимович, составив обо мне хорошее мнение во время осады, предложил остаться в артиллерии, с чином капитана и перспективой дальнейшей карьеры. Он искренне желал мне добра и убеждал, что синица в руках лучше журавля в небе. Тем более, ловить журавля в свободное от службы время никто не помешает, можно будет сколько угодно заниматься и баллистическими опытами, и усовершенствованием новоманерных ружей, при этом не находясь под жестоким ответом за срок и результат, чего не миновать, ежели добьюсь от государя самостоятельного поручения.
Тщательно обдумав заманчивый покоем и надежностью вариант и поблагодарив генерала за столь великодушное предложение, я все-таки от него отказался. Никто, даже Брюс, не представлял громадности труда, который я мечтал на себя взвалить. Чтобы исполнить мои замыслы полностью и в разумные сроки, требовались силы и средства гораздо более значительные, чем можно изыскать, не обращаясь к царю, а в случае неудачи любая казнь была бы мне легка сравнительно с собственным разочарованием. Надлежало добиться успеха или умереть. Я упрямо настаивал на высочайшем рассмотрении своих инвенций.