Оружие Леса
Шрифт:
– Может, это и есть ритуал перед тем, как в Лес входить? – предположил я.
– Может, и так. Один из их ритуалов… Очищается он вроде, а?
Ответом Калуге был щелчок замка в двери. Алина с Шутером разом проснулись, подняли головы. Я шагнул от стены. Дверь раскрылась, и заглянувший Выдра сказал, злобно глядя на меня:
– Охотник, на выход. Да не ты, а ты! У старосты к тебе разговор!
Выдра с двумя незнакомыми краевцами провели меня через площадь к Терему, и когда мы были уже возле него, оттуда вышел Палач. Снова я ощутил прущую от него энергию – будто свирепую
– Палач, не трожь его! Староста велел к нему привести, у них важный разговор! Отойди в сторону, отойди, говорю!
Палач сдвинулся вбок. Игнорировать этого монстра было нелегко, но я по возможности спокойно прошел мимо него, стараясь не ускорять шаг, хотя очень хотелось, и когда был совсем рядом, все-таки не сдержался – бросил взгляд искоса. Палач глядел на меня из-под густых рыжих бровей, глаза его сияли безумной яркой желтизной.
– Я не забуду тебя, отступник, – произнес он своим гулким, низким голосом. – Теперь я тебя чую. Найду, где бы ты ни был.
Глава 9
Предложение, от которого лучше не отказываться
Староста сидел за столом, над ним кривой аркой протянулась торчащая из отверстия в полу лиана. Она чуть покачивалась на свисающих с гвоздей бечевках, пупырчатая поверхность лоснилась в свете утреннего солнца, проникающем сквозь окно, и мне снова показалось, что лиана глядит на меня.
Меня усадили на лавку, которую придвинули ближе к столу. Выдра с молодым краевцем, широкоплечим крепышом, которого ночью я видел за окном возле лавки с Овсянкой, встали за моей спиной. Боец что-то неторопливо жевал. Древесную смолу, наверное, я слышал, в Крае ее умеют по-особому обрабатывать. Для зубов полезно и для десен. Зверовода видно не было – может, он сейчас в том месте, откуда ночью доносились выстрелы и взрывы, разбирается с проблемой?
Сегодня взгляд у Птахи был другой. Вчера я вообще не мог просечь чувства, намерения и мысли этого человека, а сейчас он мне казался более понятным. Этак заинтересованно смотрит и, кажется, выжидающе. Одну руку положил на стол, другую держит под ним, сначала я подумал, что у старосты там оружие, и удивился – зачем, ведь позади меня двое его людей со стволами, но вскоре понял: в татуированной руке четки и он их перебирает.
– Почему серьезные люди интересуются тобой, охотник? – спросил Птаха. – Большие люди!
Вопрос прозвучал неожиданно и в первый миг сбил меня с толку. Мысли заметались в голове… Большие, серьезные люди? К ним обычно относят Хана, главарей сильных банд и кланов Черного Рынка, командование Армией Возрождения. Но все они далеко отсюда, да и с чего бы им мной интересоваться? Но ведь есть еще майор Шульгин. Вот казак чертов, это про него староста говорит! Шульгин, если он ушел из своей группировки не просто с десятком бойцов, но прихватил побольше людей, вполне теперь подходит под определение «серьезного человека». Только откуда он узнал, что я здесь? И неужели настолько уж я ему стал важен, что майор дошел аж до Городища? С другой стороны, мы-то с Алиной и Шутером сюда дошли – не так
Трое старателей-бродяг. И слепая девчонка. Про нее вообще трудно что-то говорить, а вот старатели, если попали в руки ренегатов, рыскающих по округе после нашего ночного побега из подвала, выболтали все, чтобы спасти шкуры. Лес в душу, мутант в печень – так и есть! Они могли видеть нас троих – сзади, издалека, когда мы вслед за девчонкой убегали с фермы. Старик Рапалыч точно видел, я же сам его разглядел тогда. И он мог понять, что один из бегущих женщина, а другой – невысокого роста… Потом на допросе описал нас Шульгину, и тот понял, что за троица была на брошенной ферме.
Потом я сообразил кое-что еще: старатели должны были рассказать ему и про тоник. Рапалыч – старый, хлипкий, весь пропитый, его прижать нетрудно, с ходу расколется. Да и нет ему смысла пытаться что-то скрывать. То есть он рассказал Шульгину, что нашел тоник в схроне, устроенном кем-то в «птеке», а майор помнил, что именно в том месте они меня перед тем схватили. Значит, он свел «два» и «два» и легко вычислил: сбежав из подвала, я вернулся в «птеку», а потом пришел на ферму по следу Рапалыча. То есть это я спрятал тоник в том схроне и после, когда старик его оттуда забрал, принялся искать свою вещь. Что это может значить? Да то, что бутылочка с непонятной «зеленкой» для меня важна. Такой вывод напрашивается.
А ведь в подвале майор допытывался, что я видел в КИБО-3… И теперь он решил, что тоник я притащил оттуда! Что это нечто крайне ценное. Какая-то военная разработка, биооружие или что-то подобное. Решил, что именно с тоником было связано все дело, затеянное Метисом, весь его поход к Полигону Смерти.
Теперь майор от меня не отстанет.
Раздумывая над этим, я сидел ровно, выражение лица не менял и вообще не шевелился, как тот столб-истукан. Я глядел на Птаху, а он глядел на меня своими черными птичьими глазами.
Его рука, опущенная под стол, задвигалась – пальцы снова принялись перебирать четки, и староста сказал:
– Охотник, тебе пора кое-что узнать, чтобы ты понимал, почему сейчас будешь делать то, что я скажу.
Эк загнул… Он так уверен, что я буду делать, что мне скажут? Ну-ну.
– Праведнику Лес – надежда и опора, грешнику Лес – муки вечные, – продолжал Птаха. – Вот мы скоро и узнаем, праведник ты или грешник.
Я скептически хмыкнул, и он повысил голос:
– Не шути со святыми вещами!
Птаха вроде бы хитрый сукин сын, но с этими своими лесными заповедями абсолютно серьезен. Может, староста и не фанатик, как Палач, но он верует. Только во что? В то, что Лес – это Бог? Не знаю, но точно во что-то верует. И этим опасен, потому что вера придает ему силы и решительности.
– Не шучу, не шучу, – отмахнулся я. – Так что ты мне хочешь рассказать? Что-то насчет Травника, сколько он вам денег должен?
Птаха откинулся на стуле, положил обе руки на стол, намотав четки на кулак.