Оружие уравняет всех
Шрифт:
– Ты тоже на воздух иди. Ты знаешь, что делать.
Живнов кивнул и тоже вышел из машины. Он занял место за столиком летнего кафе, успев, однако, подумать, о нелепости этого определения в стране, где круглый год лето.
– Кофе, – сделал он заказ подоспевшему официанту. Сделав первый глоток, набрал номер телефона, который помнил наизусть. Несколько секунд, и ему ответили на французском.
– Полиция?
– Да, представьтесь, пожалуйста.
– Я сделаю по-другому: назову вам организацию и имена тех, кто незаконно хочет вывезти из страны детей… Да, вы правильно
Нико не смог бы объяснить, по какой причине он медлит. Настала очередная стадия операции – прощание с Мэрион. Но только для того, чтобы чуть позже снова сказать ей «здравствуй». И было видно, как ей тяжело прощаться с Сюзон. Может быть, причина кроется в сплетении рук этой худенькой, но сильной женщины и беззащитного ребенка? Мэрион на протяжении нескольких дней была для девочки матерью, и только с ней Сюзон чувствовала себя спокойно. Или в безопасности дело? Пожалуй, ей такие чувства были неведомы. Хотя как знать.
Николаева поторопил Живнов, тронув командира за плечо:
– Пора.
– Да, – быстро кивнул Нико.
Он вышел из машины, потянулся, разминая затекшие мышцы спины, и неспешно направился к зданию аэропорта. Оглянулся на полпути и не сразу отыскал среди сотен машин белый «Шевроле». На мгновение он ощутил в груди тревогу: пока он шел, кто-то занял его место за рулем и увел машину, на заднем сиденье которой сидели, обнявшись, Мэрион и Сюзон.
Он подошел к телефону-автомату и вынул из кармана карточку, на которой осталось три тысячи франков, ровно одна минута разговора с Москвой. Нико набрал номер, который все эти дни хранил в памяти, и с нетерпением стал дожидаться соединения. Пять, десять длинных гудков. Почему пилот самолета так долго не отвечает на вызов?..
Это нервы дают о себе знать. Нико точно был уверен: чем ближе финал, тем чаще бьется сердце. Отчего-то в начале пути не так сильно беспокоишься, как в конце. Конечно, столько пройдено, пережито, что терять это на последнем шаге обидно. Кажется, в спину дует ветер несправедливости.
Нико мысленно сотворил на груди крестное знамение, когда трубка ожила.
– Алло?
– Рене?
– Да. С кем я говорю.
– Это Нико. Ты должен помнить меня.
– Конечно. Перезвони через пару минут. Вивьен сейчас нет рядом, а я занимаюсь проверкой оборудования. До связи.
– Эй, у вас все в порядке?
– Пока да.
Нико положил трубку на рычаг, давая старт забегу на сто двадцать секунд. Два круга по шестьдесят. Когда стрелка повернет на второй круг, прозвенит колокол.
Нико не мог припомнить, когда он так переживал, нервничал, на его взгляд – беспричинно. Устал? Предчувствует опасность? Она не отпустит его до самого конца. И он вдруг представил, что конец совсем близок. Он плюют на Вергельда и думает только об одном, ждет того момента, когда он передаст девочку матери. Передаст генный материал, который позволит ему выиграть дело, защитить клиентку.
Генный материал. Тогда ему было все равно, как это называется. Сейчас все перевернулось с ног на голову. А точнее, наоборот. Он понимал, откуда растут корни этой сентиментальности, которая готова взять за горло…
Он позвонил Каталину, отчетливо представляя его в зале прилета, не спускающего глаз с самолета французской авиакомпании.
– Ты видишь его?
– Да, – ответил Каталин, хрустя крекерами. – Он в двухстах метрах от вокзала. Десять минут назад от борта отвалил заправщик. Идет предполетная подготовка. Пара летунов осматривает самолет.
Секундная стрелка завершила второй круг и пошла на третий. Нико выждал еще минуту и снова позвонил пилоту. В этот раз на вызов ответила сама Вивьен.
– Привет, – поздоровался Нико. – Как наши дела?
– Не хочу сглазить.
– Ты же не цыганка. – Адвокат наконец-то сбросил напряжение. Он сказал одно, а подразумевал другое: «Ты же еврейка. Как ты можешь сглазить?»
– Через десять-пятнадцать минут к воротам, ведущим на летное поле, подъедут три автобуса. Будь начеку. Как только мои люди начнут выводить из автобуса детей, быстренько присоединяйся к ним. – Пауза. – Планы изменились.
– Что это значит? – Николаев заиграл желваками и до боли в пальцах сжал телефонную трубку.
– Я не смогу взять на борт взрослых, только ребенка.
У него отлегло от сердца. И снова он мысленно открестился от Вергельда, и его конкурентка автоматически превратилась в злейшего врага. При таком раскладе она, по сути дела, бросала «взрослых» в Чаде: не маленькие, выберутся. А путь в Камерун им заказан. Их фото развешаны на каждом столбе.
Как выбираться из Чада? Без геморроя – никак. Из Москвы в Нджамену и обратно прямых рейсов нет. Можно улететь в Париж – рейсы два раза в неделю. Но улететь можно только одному – только у Николаева открыта французская виза. Можно остаться здесь навсегда, зарабатывая на жизнь музыкой: вместо тамбурина и флейты услаждать слух мусульман-суннитов чарующими звуками скрипок.
Полдела. Это слово вернуло Николаева в реальность. Они сделали полдела. Ну, чуть меньше. Они почти вытащили девочку из этой чертовой страны, этого преддверия ада. Почти – придется еще подождать. Подождать и взрослым, и детям.
– У тебя есть соображения насчет взрослых? – спросил он.
– Только одно, – ответила Вивьен.
Чего она тянет? – не мог понять Нико. Он бы понял ее, если бы она вымогала деньги или искала выгоду. Ему казалось, он достаточно изучил эту женщину, чтобы при случае довериться ей. Достаточно – не означало всецело, поскольку Нико больше изучал характер ее работы, а точнее – миссии. По большому счету, он имел дело с целой организацией, чья благотворительность стала мировым достоянием.
– Ну? – поторопил он ее.
– Помнишь, в конторе Армана Ришпена ты спросил о конкуренции?
– У меня кончаются деньги на карточке. – Нико смягчил тон. Пожалуй, в этот момент он мог признаться себе: «Да я счастливчик, черт возьми!» Он не тянул Вивьен за язык, она сама вызвала его на разговор о конкуренте по имени Юлий Вергельд. В конторе Ришпена, а потом и в ресторане он сделал все, чтобы именно сейчас прозвучали эти слова. – Да, я помню, Вивьен.
– Запомни номер телефона Юлия.