Оружие забвения. Антология немецкой фантастики

Франке Герберт В.

— Выходим! — крикнул Рене.

Катя сидела не двигаясь, словно скованная холодом.

— К чему такая спешка? — удивился Дон. — Разве я говорил, что хочу выйти?

Рене спокойно встал со скамьи и вышел в дверь. Что-то щелкнуло… Светлая горизонтальная линия пробежала сверху вниз, и Рене поглотила темень…

— Ну вот, — сказал Дон и последовал за Рене. Снова пробежала горизонтальная линия, снова что-то щелкнуло.

Ал всматривался в слабо освещенное помещение, куда ему предстояло войти. Откуда проникал свет, было неизвестно.

— Эй, Рене! Эй, Дон!

Ал прислушался. Никакого ответа. Еще раз позвал:

— Эй, Дон!

Ничего.

Он ощутил нежное прикосновение пальцев к шее и оглянулся.

Перед ним стояла Катя. Глаза ее странно потемнели. Она обняла его за плечи и потянула назад от пугающей двери, ведущей в неизвестное. Прижалась к нему, ища защиты, желая прогнать страх перед необъяснимым. Ей безумно хотелось человеческого тепла, хотелось забыться, пусть всего на мгновения. Она еще крепче обняла Ала, целовала его и позволяла целовать себя. Она ничего больше не видела и не слышала, ни на что не надеясь и ничего не опасаясь, потому что не желала ничего больше видеть, слышать, надеяться или бояться. Она отдалась на волю приятных, усыпляющих и вместе с тем острых ощущений, стремясь бежать от действительности, от всех этих поисков, от мыслей и разговоров об электронах, атомах, металлах, искусственных материалах и пультах управления, от фантасмагорических картин, — бежать в хаос захватывающих дух чувств. И это ей удалось до того предела, к которому она стремилась. Но где-то в ней жила мысль о действительности, и особое наслаждение она испытывала именно от удивительного сочетания реальности со всем тем странным, абсурдным и противоречивым, что этому сопутствовало.

Когда мгновения опьяняющего замешательства отлетели в бесконечность и Ал почти овладел собой, к нему вернулись мысли о необходимости решения, и он, к удивлению, заметил, что вокруг ничего не изменилось. Никто вроде бы их из лодки не выталкивал, никто как будто не имел ничего против их пребывания в ней, но дверь, словно приглашая выйти, оставалась открытой, а лодка стояла на том же месте. Если разобраться, это было своеобразной формой насилия, и даже более неумолимой, чем насилие действием.

— Нам ничего другого не остается, — тихо проговорил Ал. Обняв Катю за плечи, он вместе с ней переступил через порог…

И в тот самый момент, когда они сделали последний шаг, светлая линия прошла сквозь них, как мягкая молния. Между ними словно стену опустили.

Ал оказался в серой кабине. Ярко вспыхнул ослепительный луч света, и тут же на него будто кто-то набросил черный платок: не стало видно ни зги, пол под ногами пришел в движение и понес Ала к гладкой стене. Когда он оказался вплотную перед стеной, она раздвинулась и тут же за ним закрылась. Он попал в следующую кабину, правая сторона которой была задрапирована, и из-за драпировки слышалось негромкое шипение. Несильный хлопок — и шипения как не бывало. Пол снова пришел в движение… Еще одна стена открылась и закрылась за ним… Что-то волчком поднялось с пола и пролетело над его головой. В воздухе повис легкий запах химикалий. Пол пришел в движение… Стена расступилась…

После первых секунд оцепенения, когда Ал, совершенно подавленный, не в силах был сосредоточиться, поймать спасительную мысль, его чувства вдруг разом ожили Он перестал быть чем-то безличным, его мозг пронзила до предела трезвая мысль: тебя разрезают, препарируют, устраняют каким-то механическим способом… И эта холодная уверенность оказалась сильнее, чем способность сопротивляться чему-то неопределенному. Он почувствовал, что кожа на руках как бы покрывается шерстью, язык во рту вздулся, как резиновый мяч… Вдруг ему вспомнилась Катя, и он, забыв обо всем, что его окружало, закричал:

— Катя, ты меня слышишь?

— Да, Ал, я слышу тебя.

— Ничего не бойся, Катя.

— Конечно, Ал, конечно.

— Сейчас для меня важна только ты, Катя!

— А для меня ты, Ал!

Пол пришел в движение… Стена раздвинулась… Пустая кабина… на правой стене — круговой узор, напоминающий

соты в ульях, и каждый кружок — отверстие. Из одного отверстия в центре стены в сторону Ала полетела стрела с тупым наконечником. Он прижался к передней стене… Стрела прошла мимо за его спиной. Выползла вторая стрела, на уровне колена… и пошла горизонтально, как и первая. Ал увернулся, стрела прошла мимо… Немедленно появилась третья на высоте груди. Ал пригнулся… Узкое помещение еще более сузилось, от стены до стены его пересекали две перекладины, теперь появилась и третья… И четвертая просунулась в кабину, не быстро и не медленно, с автоматической равномерностью. Она пронзила узкое помещение… И снова стрела целилась прямо в грудь зажатого между перекладинами Ала. Он с трудом пригнулся, перекладины мешали ему… Вот еще одна стрела прошла над головой… За ней — другая. Ал прижался к полу, как вынуждала его пространственная решетка. Пытаясь уклониться от очередной стрелы, он принялся раскачивать перекладины. Тщетно! На сей раз положение было безвыходным. Бросаясь из стороны в сторону, Ал подставил настигшей его стреле спину и ждал удара. Что-то тяжело надавило под лопатками… Что-то сильно вонзилось, как заноза, вгрызающаяся в кожу… Резкая боль…

И словно по приказу свыше все перекладины исчезли. Через несколько секунд помещение опустело. И только точечный узор на правой стене напоминал о пытке.

Пол пришел в движение… Стена расступилась и опять сомкнулась… Справа в помещение вкатило большое сопло на упоре. Послышалось шипение…

4

— Катя, ответь!

— Я слышу тебя, Ал!

— Не умолкай надолго!

— Нет, нет, Ал.

— Ты счастлива?

— Да, очень! Стоило только вспомнить о тебе.

Его нес на себе ленточный транспортер. При каждой остановке происходило что-то новое — непривычное, пугающее, не столь болезненное, сколь унижающее непонятностью производимых действий, их целью.

Остановка…

Сочится слабый свет, потом он усиливается, а под конец резкость его становится нестерпимой. Ал прижимает к глазам кулаки, но влажная волна света словно омывает его…

Остановка…

Постепенно теплеет, потом становится жарко, воздух закипает, кожа горит, сердце часто бьется, в легких — жжение… Ал извивается от боли, кашляет, стучит кулаками по стенам.

Остановка…

Сначала тихое, едва доступное слуху жужжание. Потом оно набирает силу, наполняет помещение, делается громким, мощным, гудит, гремит, громыхает… Втянув голову в плечи, Ал опускается на пол на колени, прижимает руки к голове. Какая боль!

— Катя, я не выдержал бы, если бы ты…

— Не теряй головы, Ал. Пожалуйста, ради меня.

— Я и так спокоен, Катя. Где ты сейчас?

— Я за этим больше не слежу. Да и к чему?

К чему?

Сверху в кабину заглядывает объектив — глаз машины. А транспортер несет Ала дальше, останавливается. Новая кабина… Пустая, стены голые, только одинокая красная кнопка на одной из них…

Что-то щиплет кожу Ала, то сильнее, то слабее, и опять сильнее, намного сильнее… Он в отчаянии оглядывается по сторонам. Нет ли возможности бежать? Спасительной соломинки?… Вот он нащупал красную кнопку… Нажал… Электрическая лихорадка мгновенно прекратилась.

Пол пришел в движение… Опять пощипывает, лихорадит… Ал поискал кнопку. Нашел… Но теперь она не прочно вмонтирована в стену, а способна передвигаться вдоль кривых линий, образующих на стене настоящий лабиринт. Конец одной из линий в самом низу взят в красный кружок. Вибрация заметно усилилась, потом чуть ослабла и опять набрала силу. Ал принялся передвигать красную кнопку и всего два раза запутался в петлях, так что пришлось поворачивать, пока он не нашел путь сквозь лабиринт. Ему удалось привести кнопку к точке, обозначенной кружком. Электрические удары сразу прекратились.