Ось мира. Медынское золото
Шрифт:
Солгать чужому, даже если он союзник, не грех, но разумная предосторожность. Пластунов в войске оставалось довольно, но сколько можно подвергать их опасности? Среди своих человек двадцать умели понемногу волхвовать. Сил их было недостаточно, чтобы поднять бунчук, но кой-какие умения были. Имелись мастаки прятаться, отводить противнику глаза. Было трое умельцев сверхсилы, что дуб могли в одиночку вывернуть. Когда на весенних игрищах парни силой мерялись, эти трое в стороне стояли, вместе с колдунами. Лучник Кутря стрелу мог послать втрое против любого бойца и бил всегда метко. А других волшебных умений у него не было. Соловко — степенный мужик, до сих пор жалел, что не вышло ему с карлой-мажонком поспорить, кто
— Не нужны пластуны, — сказал старый шаман, сверкнув из-под волчьей шерсти углями глаз. — Сам узнаю. Вели шатёр убрать, чтобы небо видеть.
Ризорх кивнул, соглашаясь. С первой минуты учуял он в старике чуждую инакость, словно не человек перед ним, а оборотень. Но оборотень подолгу с людьми быть не может, обозначит себя и начнёт убивать направо и налево, пока сам не будет убит. А этот до седой бороды дожил, значит, колдовство его особое и лишь с виду нежитью отдаёт.
Проще всего было бы выйти наружу, но раз колдун просит убрать шатёр, значит, так и надо делать. Маги продолжали сидеть в молчании, пока воины снимали с палатки выскобленные до мягкости лосиные шкуры и сшитые полотняные ширинки, вываренные в покупном оливковом масле, чтобы в дождь не промокало. Последними сняли жердяные опоры. На земле остался расстеленный ковёр и шёлковые подушки, взятые в одной из разбитых усадеб.
Шаман-оборотень ждал. Темнолицый слуга поднёс повелителю орла или, быть может, кречета — люди, живущие в лесу, плохо различают степных птиц. Шаман поднялся, снял с птичьей головы колпачок, впился взглядом в жёлтые немигающие глаза, затем подбросил птицу в воздух. Орёл взялся на крыло и быстро начал набирать высоту. Старик уселся на подушки и закрыл лицо ладонями. Вместе с ним остальные сидящие колдуны увидели мир глазами летящей птицы. Ущелье с полуразрушенной стеной, распахнутыми воротами и единственной уцелевшей башней косо вздыбилось и провалилось вниз. Гладкая лента дороги, перекрытая спешно сооружёнными баррикадами имперцев. Оттуда кто-то кинул в орла пилум — метательное копьё. Не достал, хотя обычные копья и вполовину так не летают. Не иначе, кто-то из подколдовков старался, должны же они и с той стороны быть.
Птица, поймав крыльями ветер, уходила на высоту, недоступную никому из магов. Но сморщенный старик в волчьей шапке по-прежнему был слит с орлом, видел мир его глазами и позволял остальным колдунам зреть недоступное человеческому взору. Наманская равнина, слегка всхолмленная у гор, прежде таяла в голубой дымке, так что даже Ризорх не мог там ничего разглядеть. Теперь её было видно в деталях и подробностях, чётко, как лежащую в горсти. Только цвет пропал, оставив после себя чёрное, серое и белое, словно присыпало Наман пеплом грядущих пожаров.
А там и впрямь ползут дымы: один, второй, третий... Легко проследить пути, которыми идут тумены Катум-хана. Тысячу лет не горел южный Наман, а теперь пришлось.
По трём дорогам вслед за скачущими ордами тянутся ленты пехоты, императорское войско разделилось, стараясь и удержать горный проход, и разгромить тех, кто прорвался к Ному. Сколько бунчуков осталось в лагере? Вряд ли больше четырёх. Вот когда божественный Хаусипур пожалеет, что не щадил соперников. Теперь пришли не соперники — враги, а магов, годных в битву, в стране почти не осталось.
На немыслимой высоте совершал орёл круги, а волхвы, недвижно сидящие на подушках, узнавали о противнике всё, что могут разглядеть зоркие орлиные глаза. Солдат в лагере вряд ли больше двух тысяч и четыре златоверхие палатки: сила огромная, но если с умом взяться, то и не такую ломали.
— А не подразнить ли нам вражин для начала? — спросил Напас и, не поднимая головы, не открывая глаз, показал, что и как нужно делать. Остальные чародеи выслушали владельца медвежьей лапы, кивнули соглашаясь. Послали пластунов, и те освободили от вражеских секретов и ловушек скалу, что далее всех выдавалась над дорогой. Совсем недавно через эту скалу проползали лесные колдуны, собираясь штурмовать ворота, теперь её заняли было легионеры, но были оттуда выбиты. Нападающие тоже потеряли троих, но ведь не своих воинов, а степных удальцов. Зато с высоты имперский лагерь весь на виду, только за спешно отсыпанными заплотами и можно укрыться. С великими предосторожностями подняли наверх подколдовка Кутрю, и с этой минуты никто из легионеров не мог считать себя в безопасности. Стрел Кутре выдали целую охапку, такое не вдруг и стащишь, и полетели эти стрелы во всякого, кто голову наружу высунет.
Имперцы забеспокоились, зашевелились в своих укрытиях и ударили по утёсу огнём. Ничего не добились, свои Кутрю вшестером берегли. Враги ещё попытались стылую росу против лучника пустить, но это и вовсе смешным показалось.
Вышел на передний край вражеский подколдовок, метнул своё копьецо. Не попал; куда ему против настоящих магов... Но и вражины своего мажонка сберегли: впервые Кутря промазал, стреляя в упор.
Вечером явились посланные от хана Катума. Светозарный гневался, что проход до сих пор закрыт. Главный посол стоял под бунчуком, доспехи дорогущие, изукрашены серебром. Говорил по-своему, будто не слова произносил, а собака лаяла. Но и без слов было понятно, кто таков и чем недоволен. Видать, из тех великих магов, что не Наман хотели брать, а штурмовать лесные засеки.
Ризорх выслушал лающую речь и ответил, тоже не на торговом, а по-человечески:
— Завтра попрошу хана, чтобы он тебя в бой послал. Уж такой молодец врага мигом превозможет.
Разобрал узкоглазый человеческую речь или нет, но гавкать враз перестал. А тут примчались посыльные, сообщили, что враг в полутьме пошёл на вылазку, намереваясь согнать стрелка с неудобной вершины.
Шла группа сотни полторы воинов, безо всяких бунчуков. Издали её, конечно, прикрывали, но при нынешней войне такое всерьёз не считается.
Тьма быстро сгущалась, и было нетрудно предугадать, что за ночь имперские войска на утёсе закрепятся, уже не позволят так просто выбить себя оттуда.
Больше всего не хотелось посылать на утёс ратников; битва будет на равных, потерь не оберёшься. А конницу не пропустят крутые склоны и россыпи камней, когда-то скатившихся с вершин и наваленных по сторонам дороги. Да и худо лошадным воинам драться в полутьме. Но Катум и стоящие за его спиной маги велели брать пример с зевенов, и кочевники показали, что они драться умеют. Старик-оборотень обменялся парой фраз со своим подельником, уселся прямо на землю, загудел, взвыл утробно, и самый воздух над ущельем засиял, разом обратив в полдень надвигающуюся ночь. Молодой маг взметнулся на коня, и конница двух родов галопом понеслась на ноголомную преграду, где и козе не удержаться, не то чтобы коню с наездником. Часть всадников в последний миг завернули коней в сторону баррикад, но те, что следовали за своим вождём, продолжали мчать прямиком на груды камней.
Воины «оборотня» приняли на себя магический удар, который лесные колдуны отчасти сумели погасить, а смертники, вернее, те, кого уже считали смертниками, вместо того чтобы расшибиться о завалы расколотых глыб, единым духом взлетели по склону. Со вздетых сабель, шапок, конских морд слетали искры, вой и визг терзали слух, но ни разу лошадиное копыто не попало в выбоину, не соскользнуло с верхушки камня. Гигантскими, невозможными скачками конница неслась по бездорожью, и невыносимым светом пылал бунчук впереди безумного войска.