Осада
Шрифт:
— Вот и переехали границу, — сказал капитан грустно, — теперь это чужое государство.
Милиционеры вели себя здесь так же, как и по ту сторону от перевала: машина тормозила у редких селений, капитан здоровался с местными жителями, как с хорошими знакомыми, выслушивал то ли жалобы, то ли просьбы. У сошедшего на дорогу оползня пришлось задержаться в ожидании, когда небольшой тракторок с бульдозером очистит полосу. К «уазику» подошел человек в плаще и резиновых сапогах, должно быть, дорожный мастер. Капитан из машины выходить не стал: дорогу покрывал слой
— Опять? — спросил капитан, открывая дверку навстречу мастеру.
Тот горестно махнул рукой и сказал:
— Прислал бы трактор помощнее, не справляемся.
Капитан пообещал, а затем спросил:
— Пушки-то как прошли?
— Успели проскочить, гора ночью сползла.
Когда поехали дальше, капитан, словно бы прочитав мысли Теплова, сказал, не поворачивая к нему головы:
— Если не мы, пропадут они совсем: Тбилиси ничего не хочет делать. В мае такое сильное землетрясение было, в Джаве люди до сих пор в палатках живут, все дома разрушило. Грузины свои села уже восстановили, а в осетинские ни одной доски не прислали.
«А ведь они разговаривали по-русски, — вдруг ни с того ни с сего подумал Теплов, — странно: капитан осетин, и мастер из местных. Почему по-русски?»
В Джаве, состоявшей из груд кирпича вперемешку с ломаными досками, Теплов был с рук на руки передан начальнику райотдела милиции. Расставаясь, капитан сказал Теплову:
— Ждем вашу передачу. Постарайтесь, чтоб всю правду!
Теплов решился огорчить его:
— Наша радиостанция только на Северо-Запад вещает, вы не услышите.
— Вот и хорошо, — неожиданно одобрил капитан, забираясь в машину, — пусть ленинградцы слушают про наши беды. А нам-то зачем, мы и так знаем.
…Районное управление внутренних дел помещалось в двух вагончиках без колес, поставленных прямо на землю. Один вагончик занимал начальник, здесь был и кабинет его, и дом — в углу стояла заправленная армейская коечка. Познакомившись с гостем, хозяин налил водой алюминиевый электрический чайник и вставил вилку в розетку.
— Скоро закипит, — сказал он, пододвигая Теплову стул.
Затем достал с нижней полки канцелярского шкафа хлеб, сахар и банку тушенки. Намазав бутерброды, аккуратно, как это обычно делают холостяки, разложил их на тарелке. Затем он сурово посмотрел на чайник. Этот человек вообще на все смотрел сурово, но беззлобно. Вода закипать не собиралась. Тогда начальник сказал Теплову:
— Закипит — выдерните. — И ушел.
Он вернулся, когда чайник уже вновь остыл.
— Рация у меня села, — буркнул хозяин, ставя чайник заново, — пришлось ждать, когда в кэгэбэ освободится. Вызвал для вас б?тэрI из Цхинвали. Сказал им, что генерал Кантемиров лично распорядился, так что быстро пришлют.
Теплову стало неловко, как бывает неловко человеку, осознавшему, что его принимают не за того. Несколько минут провели в молчании, по очереди взглядывая на чайник. Первым не выдержал Теплов:
— У нас про вашу войну рассказывают страшные вещи. Неужели и правда грузины
Начальник не ответил. Он посмотрел Теплову в глаза, словно пытался удостовериться, что гостя действительно интересует то, о чем он спросил, потом опустил голову и, казалось, задумался о своем. Внезапно крышка на чайнике требовательно забренчала, выпуская из-под себя струи пара. Начальник вытащил вилку из розетки, неторопливо заварил чай, разлил его по кружкам и, протянув одну из них Теплову, неожиданно заговорил:
— На свете не было двух таких дружных народов, как мы с грузинами. И кто здесь грузин, кто осетин? Кругом поглядеть — отец грузин, мать осетинка, или наоборот. И что произошло? Как такое могло произойти? Ну подумаешь, Гамсахурдиа с речью выступил. Мало, что ли, до него таких выступающих было? Почему в этот раз люди озлобились? Почему стали глядеть, кто тут грузин, кто осетин? Почему начались митинги, у грузин свои, у осетин свои? Сотни лет жили душа в душу. Что же получается — один человек может разрушить то, что столетиями народы собирали и складывали? Разве такое может быть?
Теплов ничего не успел ответить: издалека донесся характерный звук спаренных моторов.
— Бэoэр, — сказал начальник, поднимаясь со стула, — не тот, ваш с другой стороны должен быть.
Он поспешил на улицу. Теплов кинулся следом. По шоссе от Рокского ущелья двигался БТР. За ним осторожно, словно нащупывая передними колесами дорогу, катился интуристовский «Икарус» с наглухо зашторенными окнами. Начальник пропустил бронемашину, а перед автобусом поднял руку. «Икарус» мягко затормозил у самых его ног, дверь с шипением отъехала в сторону, и шофер вопросительно посмотрел на человека в милицейской фуражке. Теплов отметил про себя его напряженное лицо. Начальник представился, а затем спросил:
— Кого везешь?
Шофер оглянулся за спину. Из сумеречного нутра автобуса вышел тучный седовласый мужчина в форме полковника милиции.
— Смена сога, — сказал он, — что случилось?
— Все в порядке, товарищ полковник, — успокоил его начальник. — Передайте бэтэру — около рощи пусть ребята на броню сядут. Вчера оттуда стреляли.
Полковник сказал:
— Они знают. Еще что-нибудь?
— Журналиста захватите, Кантемиров прислал.
На это полковник ничего говорить не стал, молча кивнул и вернулся в салон. Начальник протянул Теплову руку и впервые за вечер улыбнулся.
— Ну, счастливо, — сказал он, — за Джавой наша территория заканчивается, дальше — грузинские села. В автобусе возле окна не садитесь. Если стрелять начнут, падайте на пол. — И неожиданно добавил: — Спасибо вам!
Теплов удивился:
— За что?
— Жизнью ради нас рискуете.
Цхинвальская гостиница «Интурист» выходила фасадом на небольшую круглую площадь в центре города. Гостиница была заполнена военными — видимо, ее приспособили под офицерское общежитие. Тем не менее Теплова безропотно разместили и даже выделили отдельный номер. Оставив там сумку, Теплов пошел представляться командиру опергруппы МВД.